По-моему двадцать пять - наиболее трудный возраст. И для тебя, и для окружающих. Ты способен соображать, с тобой обращаются как со взрослым. Но бывают встречи, которые сталкивают тебя в отрочество, ибо тебе не хватает опыта, чтобы постичь и усвоить их значение. (с)
Когда тебе двадцать один – всё ещё хуже. Ты склонен считать себя умнее других, ты видишь мир в своих ладонях и собираешься вертеть им как тебе вздумается. Ты можешь позволить себе в день своей свадьбы бросить все приготовления и ровно за два часа до церемонии оказаться в том месте, где тебя быть не должно. Где тебя не ждут, где роняют из рук сережки, которые ещё какое-то время катятся по паркету с задорным звоном. Ты стоишь, смотришь на открывшее дверь создание, смотришь на её лицо, на светлые волосы, и думаешь не о том, как она стала красива. Не о её глазах, не вспоминаешь её руки, не испытываешь жгучего желания украсть её на необитаемый остров и провести там с ней остаток жизни. Ты смотришь и какого-то черта думаешь, что победил. Что ты, а не она, сегодня сочетаешься священным союзом с кем-то другим. Это ты сегодня будешь одевать кольцо кому-то на палец, а потом с этим кем-то всю жизнь проводить рядом. Ты первый молчишь, ты не встретил её на вокзале. Ты не написал за всё это время ни строчки. Ты такой восхитительный мудак, что какое-то время действительно веришь в свою победу, и имеешь наглость завялятся вот так, открывать рот и что-то им говорить.
– Привет, Лотт, – развязно, как будто это очередная встреча после летних каникул. Ты смотришь, как она не сразу, но все же берет себя в руки, подходит к двери и выставляет её перед тобой как свое холодное оружие. - Давай подниму? У тебя что-то упало, – разглядываешь её лицо, и только сейчас начинаешь понимать, насколько же, мать её, она красива. Привет, мисс Кахемар. Я скучал.
Ты не пытаешься сломать её несчастную дверь, ты даже не слишком много усилий приложил для того, чтобы спровадить того, что пришел сюда до тебя. Какой-то министерский простофиля, который отчего-то не очень долго боролся за свою спутницу. Ты, разумеется, склонен верить в свое очевидное превосходство, и искренне жалеешь, что она не видела этой кратковременной и совершенно неравноправной борьбы за её дверь. Черт возьми, кого ты выбираешь, женщина? Зачем ты вообще кого-то выбираешь, ты же. должна. быть. моей.
- Подумал, что тебе не захочется идти на свадьбу одной, – ты врешь, ты вообще ни о чем не думал. Ты собирался невзначай наткнуться на её лицо стоя уже у алтаря, но тебе не хватило терпения. И вот ты здесь. Она тоже здесь. Вы стоите по разные стороны порога и не понятно, что происходит между вами. И должно ли вообще что-то происходить. Эта глупая игра затянулась. Затянулась ровно на три года с момента твоего выпуска. Ты никогда не писал ей писем, ты даже не утруждал себя обещаниями, но вы всегда знали, что снова встретитесь второго сентября следующего учебного года. В чертовой беседке. До уроков. До завтрака и до всех остальных. Но ты вполне искренне собирался встретить её через год на вокзале. Ты так хорошо представлял себе эту картину – свободные от школы, от родителей, от войны. От мира. Свободные и способные на что угодно. Желающие подчинить себе жизнь и сворачивать горы своими руками. Но это был очередной обман. Обязательства никуда не делись. За этот год твоя душа постепенно превращается в пленника, а прошлые надежды начинают корчить ей рожи сквозь кованные решетки. Кажется, что дел становится в два раза больше, и дорогая Шарлотта с дорогой от неё зависимостью проваливаются все дальше в прошлое. Ты не забываешь. Но ничего и не делаешь.
– То есть, на церемонии ты будешь больше мне рада? – смотришь пытливым взглядом и буквально кожей ощущаешь закипающую где-то в груди злость. Какого черта она все это допустила? Почему не писала, где была все это время? И главное, мать её, с кем?!
Ещё мгновение – и ты идешь на пролом. Никакая дверь, никакие тонкие женские руки не способны тебя остановить. Ты рывком открываешь деревянную преграду и проталкиваешь Лотту внутрь квартиры. Хватаешь за запястья, прижимаешь к стене. Это могло бы выглядеть как порыв страсти, если бы не пылало гневом.
Все идет не по плану. Всё опять идет не по плану. Которого никогда не было. Ты не можешь контролировать эмоции, ты кипишь и впиваешься в неё глазами, подавляя желание вдавить её со всей силы в стену. И плевать, что это ты, а не она, должен быть у алтаря спустя каких-то сто двадцать минут. Ты не объявлялся и не встретил на вокзале. В конце концов, у неё же тоже есть руки. Могла бы ими что-нибудь написать.
– Что за мудак к тебе сейчас приходил? – цедишь слова сквозь зубы, сильнее сжимаешь руки. Она должна сейчас все объяснить. Если понадобится – ты запрешь её в подвале и будешь пытать, пока она не скажет всё. Вообще всё. Чем бы оно ни было.

[AVA]http://s017.radikal.ru/i403/1504/32/c033d4912caa.jpg[/AVA]
[NIC]Theodore Nott[/NIC]
[STA]my sweet prince[/STA]
[SGN][/SGN]

Ты знаком со своей почти-уже-женой что там – несколько месяцев? Её определили быть твоей ещё до того, как ты наткнулся на её карие глаза в первый раз. Ты шёл ей навстречу уже зная, что будет ждать и её и тебя. Никто из вас не сопротивлялся, для всех это был достойный ход достойных людей достойного общества. Ты был учтив, вежлив, покорял её родителей, обострял всё своё обаяние. Покорял её. У тебя всё шло хорошо, ты ни к кому её не ревновал, ты видел мужчин рядом с ней и был уверен, что ты просто так сильно ей доверяешь. Что она никуда не денется и не станет порочить ничье из вас имя. Ты был ровен к любым взглядам в её сторону и даже мог позволить себе оставить её наедине с кем-то другим. Мужского пола. Пусть красивым, пусть богатым. Ты был уверен, что все потому, что она лучше тебя знает, что никогда не встретит никого богаче и красивее, чем ты.
И вот вся эта классная теория о доверии стирается в пух и прах, дробится на жалкие кусочки, когда она, вечно-твоя-Лотта, произносит то, что произносит. Когда она зажата между тобой и стеной, когда она даже не пытается пошевелиться, и где-то на границе гнева и безумия ты улавливаешь нежный аромат её духов и ощущаешь какой-то революционный переворот внутри организма. Ты даже не можешь дать этому точного определения, в твоих пальцах сейчас беспорядочная смесь сразу всех эмоций, которые ты когда-либо к ней испытывал.
Но что бы там ни было, на первом плане остается тупой, упертый и стремящийся разрушить всё вокруг и тебя самого гнев.
Ты вжимаешь её руки сильнее в стену, должно быть, даже не задумываясь о том, что испытывает сейчас она. Когда ты опоминаешься – одним резким движением высвобождаешь её запястья и сносишь все со столика, который кстати или нет оказывается в двадцати сантиметрах от вас. Ты ненавидишь каждый осколок, каждую деталь, со звоном слетевшую на пол. Ты бы с огромным удовольствием снес ещё что-нибудь, но на какое-то время берешь себя в руки. Почти в буквальном смысле – ты упираешься в собственные бока ладонями и смотришь куда-то в пол, восстанавливая сбившееся дыхание. И видишь там не деревянный паркет, отлично сочитающийся с дверью, которую ты только что преодолел. А её. Ты видишь, как она идет с этим министерским простофилей по улице, как он обнимает её своими руками, как..
– Значит, к тебе всё это время прикасался кто-то неважный?.. – ты так цедишь слова, как будто если ты разожмешь свои зубы хоть на миллиметр – в мире умрет кто-то важный. Ты переводишь взгляд с пола на стену, но разыгравшаяся в твоем сознании сцена измены не покидает пределы твоего поля зрения. Ты не видишь чертову краску на стене, ты продолжаешь наблюдать, как она смотрит не_на_тебя и прикасается не_к_тебе.
– Вот тот придурок, который..? – слова обрываются вместе с и без того вечно пропадающим голосом. - Серьезно?!.. – останься сейчас хоть грамм железа в твоих нервах, ты бы попытался сделать сочувствующие лицо и возможно даже посмеялся. Над тем, на кого тебя променяли. Тебя. Тео Нотта. В лице своей дорогой Шарлотты ты сейчас готов обвинять всех женщин этого мира в лживости и неверности. Но в своем стремлении проклясть весь слабый пол ты замираешь чуть раньше, чем это происходит. Ты просто не можешь все это осилить.
– Брось, это не может быть правдой.. – ты веришь ей ровно настолько же, насколько всё твое тело, мозг и все твои семь не телесных оболочек не хотят в это верить и отказываются принимать за действительность. Она же всегда была твоей Шарлотт. Черт, так сложно было ей и оставаться?..
–Та женщина, Кахемар, верна мне, – назвать её по фамилии – это слабость. Это неверный ход. Это дать ей понять, насколько сильно ты сейчас её ненавидишь. Насколько сильно тебе нужна от неё другая правда. - К ней не ходят мудаки в дурацких костюмах, – ты не очень-то знаешь, кто там к ней на самом деле ходит и в какой одежде, но сейчас ты сам веришь в то, что говоришь. - Она не.. – тут должно быть красочное описание женского идеала. Желательно, чтобы оно сильно контрастировало с той, которая стоит сейчас напротив тебя среди осколков и ещё какого-то мусора, разлетевшегося со стола. В одной сережке. Черт возьми, как же она красива..
Да, кстати. Красота.
– Она умна и красива, Шарлотта, – вкрадчиво, почти ровным тоном. - Она будет чудесной женой, – подытоживаешь и словно проводишь черту. Ты очень демонстративен. Ты павлин, который распустил все до одного свои яркие перья. Ты эффектен, и вот сейчас она будет во всем раскаиваться. Она будет рыдать и просить прощения. Она должна.

[AVA]http://s017.radikal.ru/i403/1504/32/c033d4912caa.jpg[/AVA]
[NIC]Theodore Nott[/NIC]
[STA]my sweet prince[/STA]
[SGN][/SGN]

Это могло бы прозвучать бессмысленно, если бы не было так обычно в этих гребанных отношениях. Это всё звучало бы на редкость по-идиотски. «Кто к тебе прикасался», «что ты здесь делаешь», «да какое ты имеешь право», «ты такой мудак», «да мне противно даже когда твоя тень падает на меня». Вы проходили через это миллион раз, с каждой новой встречей, с каждой второй репликой и одной и той же чертовой эмоцией. Всегда - это грань срыва и помешательства. Где-то совсем глубоко в своей голове ты начинаешь понимать, насколько спокойно жил эти три года. Насколько скучно и упорядоченно. И дело даже не в возможности безнаказанно разнести маленький столик с кучей безделушек – в твоем доме такие столики стоят почти в каждой комнате. Разноси каждый день до завтрака, и объясняй своё поведение чем хочешь. И не в том, кто кого трогает в твоё отсутствие. И даже не в её сережке, которая теперь безнадежно затерялась среди общего хлама. Дело в ней. Всегда – в одной чертовой блондинке с Равенкло, которая одна – одна на весь этот удолбанный и тупой мир – знает правила этой игры.
– Ты ошибаешься. 
Она не упала на колени и не молит о прощении. Не рвёт на себе волосы, не рыдает в твою одежду. Даже не попыталась. Или ни одно перо из твоего огромного павлиньего хвоста не произвело на неё никакого впечатления. Или ты слишком занят собой, чтобы заметить перемену в её лице.
Что ж, она, видно, считает себя пострадавшей стороной. Она так не права.
- Это касается только меня.
Гнев растекается по каждой клеточке твоего тела дрожащей волной. Ты источаешь его каждой порой, в одно мгновение становишься самим олицетворением одного из семи смертных грехов. Которому ни в коем случае нельзя поддаваться. Хочется мстить. Хочется вдалбливать ей слова в голову тупым тяжелым предметом. Хочется запереть её в подвале и навещать по пятницам. Хочется сжечь эту квартиру, того ублюдка, который ушел отсюда десятью минутами ранее, и всю Англию заодно. Каждый сантиметр этой страны, которая имеет непроходимую наглость вмещать в себе его Шарлотту и всех мудаков вокруг неё.
I am Lucifer. The devil in the flesh. ц

Пока в твоей голове пульсирует одна единственная мысль, Лотта, кажется, примиряется с реальностью. Или просто первоклассно играет в примирение. Она неожиданно, но невероятно плавно и изящно, насколько это возможно в сложившей обстановке, начинает шествие в твою сторону. Она ставит свои туфли прямо на осколки барахла, шаг за шагом становясь опасно ближе. Твою мать, женщина. Ты, видимо, плохо помнишь, насколько крошечной рядом с тобой становится способность что-либо контролировать в этом чистокровном организме.
Это внезапное перемещение, которое ты не предвидел, заставляет замереть. Отложить в сторону – разумеется, только на время - сцену с жестоким избиением и прислушаться. Ты внимательно смотришь в это дорогое тебе лицо и ловишь каждый выдох. Почти видишь, как воздух выскальзывает из её рта, превращаясь в звуки. Как они разбиваются где-то рядом с тобой, становясь словами. Как ломается фарфоровый слонёнок под её ногой, как она, не обращая на это ни малейшего внимания, берет тебя за руку. Черт. Чертовейший чертовый черт. Ты так очарован в эту минуту её простыми жестами, так сбит с толку её простым произношением твоего имени. Того его варианта, в котором всего три заветных буквы.
Мерлин знает, чем бы это кончилось. Ты уже вполне допускал себе мысль, что не прав тут ты, что это ты чертов мудак, пропавший на три года. Серьезно. С ней очень сложно спорить, когда она смотрит на тебя своими голубыми глазами, полная уверенности и спокойствия. Когда держит тебя за руку и почему-то не пытается расцарапать лицо. Как в школе. Либо за эти тридцать шесть месяцев она сильно повзрослела, либо всё ещё первоклассно играет саму себя.
А у него свадьба.
– Твою мать, – да, эти самые шесть букв возвращают всё на круги своя. Никакого взросления, никакого выхода из игры. Она та же. Та же выносящая мозг Шарлотта Аурелия Кахемар. Та, без которой жизнь на секунду показалась немыслимой. И тебе невероятно жаль что тут нет ещё одного стеклянного столика с фарфоровыми слонами. Нет вообще ничего, что можно было бы размозжить о кафель под ногами. Только если её саму.
– Я не знаю, зачем я здесь, ясно? – резко выдергиваешь руку и отходишь на два шага в сторону. Да, под твоими ногами тоже что-то трещит. Да, у тебя снова хренова туча эмоций, которые некуда деть.
Но она не имеет никакого. права. называть. тебя. так.
– Я здесь, потому что я женюсь через два часа, – что это должно значить – неясно. - Через два часа все будут в восторге от моей новой жены, – которая никогда в жизни не сможет заставить тебя перевернуть какую-нибудь мебель. Которая не бывала в беседке у озера, которая наверняка начнет строчить тебе письма при первой удобной возможности. - Черт возьми, насколько же это все бессмысленно.. – опять: сбит с толку. Ты пришел победителем по жизни, а теперь ощущаешь себя человеком, который через два часа будет не здесь. Не с ней. Что за чертова сентиментальность?
Гнев, который густо смешивается с каким-то подобием неожиданной растерянности, заставляет запустить руки в волосы. Прямо туда, в первоклассную мужскую укладку от лучшего цирюльника страны. Заставляет делать ещё несколько шагов вглубь квартиры.
Всё было хорошо. Все было просто божественно. Согласно плану и удовлетворяло всем твоим неземным амбициям. Пока ты не постучал в одну деревянную дверь посреди магловского района.

[AVA]http://savepic.ru/8046561.png[/AVA]
[STA]my sweet prince[/STA]
[SGN][/SGN]
[NIC]Theodore Nott[/NIC]

Она никуда не девается. Как глубоко в волосы ты бы не запускал свои пальцы, как много бы не сделал шагов, стремясь, очевидно, рано или поздно упереться в противоположный входной двери конец квартиры. Ты делаешь какие-то движения, ты исходишься гневом, совершенно искренне не понимая, как в её положении можно считать себя правой. Ты хрустишь под ногами бывшим содержимым столика, ты вроде бы что-то начинаешь думать. И пока ты проходишь через все эти стадии осознания, пока ты подбираешь свой главный вопрос, который должен был стать эпиграфом данной встречи, пока пытаешься собрать разлетевшееся хладнокровие. Она тоже теряет контроль.
Она срывается на твоих глазах – наконец-то – и перестает следить за тем, что говорит. Шарлотта злится. Она следует за тобой по тому же самому хламу, разбросанному, кажется, по всему полу, и останавливается только когда крепко – как ей кажется – хватает тебя за плечи. Она встряхивает их почти при каждом слове, объявляя тебе свою ненависть. Она смотрит тебе прямо в глаза, обнажая все накопившиеся эмоции. Она говорит, что больше не считает тебя человеком. Она презирает тебя – и это выглядит слишком искренним, чтобы выдержать.
Ты провожаешь её взглядом, когда она вдруг замолкает и прерывает свой неожиданный, но уже второй телесный контакт. Ты отходишь от неё ещё на два шага и не понимаешь, почему не можешь ничего сделать в ответ. По всем законам вашего жанра ты сейчас должен разразиться самой больной правдой в ответ. Если её вдруг не хватит, настоящей, – выдумать остальное. Вспомнить все, что выводит её из равновесия и постараться уместить это в одно предложение. Но вместо этого ты смотришь на неё своим ошарашенным взглядом и до сих пор не произносишь ни слова, так и не понимая, что из всего сказанного заслуживает большей мести. Какой именно фразой она попала и в какую точку?
К своему браку ты был «готов» уже очень давно. Ты всегда знал, что это будет одна из «леди», и в какой-то момент этот вопрос просто надо будет закрыть, как закрывают его все вокруг. Это где-то в том же ряду, где «закончить школу», «позвать на семейное торжество Малфоев», «приступить к работе в Министерстве» - все последовательно и без промашек. Все по мерлинову благому замыслу. Который, очевидно, забыл продумать возможное появление чего-то лишнего в этом простом списке. Самая большая проблема в том, что это «лишнее» все ещё тебе нужно. Спустя три года тишины и чистого забвения на её счёт – сейчас хочется получить её всю. Как раньше. Как в детстве, когда тебе удавалось получать почти все, до чего дотягивалось твое смешное детское воображение. И да, тебе всегда казалось, что конкурентов у тебя быть в принципе не может – так что вдруг изменилось? Какой-то мудак, который даже не попытался отстоять свои права на неё?
– Ты кошмарна, – ровным голосом, едва успевая подобрать эпитет хотя бы на сотую долю процента отражающий действительность, разворачивающуюся в твоей голове. - Просто невыносима, – искренне, спокойно. Тихо. Ты Тео Нотт, она – Лотта. И вы столько лет носитесь с этим дурацким осознанием, что ты – это ты, а она – это она, даже не пытаясь дать этому какое-то другое определение, что, наверное, со стороны это все может показаться на редкость идиотской сценой. Ты сегодня женишься, Нотт, так что тебе понадобилось в этом магловском районе за два часа до свадьбы?
– Не знаешь, – она закрывает лицо руками и этот её жалкий жест самозащиты от твоих возможных ранящих слов вызывает дикую волну сожаления. Стена, выстроенная твоим гневом, твоим превосходством, твоей грядущей свадьбой и этим дорогим костюмом – все падает, оседает где-то наравне с хрустящим под ботинками фарфором. Ты уже больше не злишься и не испытываешь жгучего желания сжечь её вместе с этой квартирой и так и потерянной в самом начале жемчужной сережкой. Кажется, она успокаивается тоже. Она подходит, двигаясь снова медленно и плавно, обнимает тебя за шею и опускает в неё лицо.
– Твою мать, Лотта, – какого черта она сдается? Почему нельзя было разнести эту квартиру и поставить этим очередную точку? Почему нельзя было подраться, делая вид, что вам ещё шестнадцать и вы всё ещё встречаетесь по утрам в беседке за школой? Почему ты больше не хочешь блистать на своей свадьбе в этом костюме и, если честно, буквально только что осознал себя совершенно не готовым попрощаться со своей мнимой свободой?
– Может, к черту свадьбу? – ты обнимаешь её за талию, удивительно привычно ощущая тепло её тела, тонкий аромат её духов, и зарываешься носом куда-то ей в волосы. Кажется, ты вообще не соображаешь и не смог бы повторить, что она сейчас сказала, если бы тебя неожиданно спросили. Ты обнимаешь тысячу раз свою Лотту и где-то на дне черепной коробки плещется мысль, что ты все ещё способен делать что угодно и когда угодно. Тебе двадцать один и ты явно умнее большинства. Ты можешь спокойно, например, покинуть торжественные сборы. Или даже сорвать саму свадьбу, если идея с браком вдруг тебе разонравится.

[AVA]http://savepic.ru/8046561.png[/AVA]
[STA]my sweet prince[/STA]
[SGN][/SGN]
[NIC]Theodore Nott[/NIC]