Снова ходить по этим улицам, заходить в магазины и кафе было странно, почти страшно. Сердце, напуганное за два десятка лет, заходилось бешенным ритмом всякий раз, когда мелькала тень, похожая на аврора, или кто-то кого-то окликал на улице. То и дело сжимались пальцы на рукояти палочки, в такт сжимающемуся сердцу. Аврор Уильямсон был совершенно спокоен, а Амикус Керроу вздрагивал от каждого шороха.
Идея выбраться на прогулку этим вечером казалась сумасшедшей. Один крохотный прокол, и вся затея с освобождением узников Азкабана пошла бы прахом, но календарь на стене будто насмехаясь, шуршал листком с цифрой «27». Сорок пять лет назад на свет появился человек, имя которому Амикус Керроу.
Засунув руки в карманы мантии, именинник шёл по Косому Переулку, рассматривая витрины и людей. В одном кармане лежала фляжка с оборотным зельем, приятно холодящая ладонь, в другом – несколько золотых монет. Пару лет назад Амикус посчитал бы эти деньги огромным богатством, купил бы новые перчатки, молока и печенья, отложил бы часть денег на что-то дорогое. Двадцать лет назад он бы даже не обратил внимания на эти деньги, не считая, кинув их на стол в кафе, как чаевые. Теперь же это были не его деньги, он не расстроился бы, если бы потерял их, но был рад, что они есть. На пути оказался книжный магазин, но его мужчина проигнорировал – книги его сейчас не интересовали. Магазин «Всё для квиддича» - когда-то он бы привлёк внимание, заставляя часами разглядывать новые модели мётел и форму с эмблемами знаменитых команд. Кафе-мороженое заставило усмехнуться от воспоминания об одной любительнице пломбира.
Чужая жизнь, взятая на время, украденная. Чужое лицо без страха и ненависти в глазах, чужие руки без следов от кандалов, чужое имя, без страха в глазах собеседника. А ведь всё это могло принадлежать тебе. Большой дом, жена, ребёнок, работа и увлечения, друзья и враги, с которыми одинаково пьёшь шампанское на светском рауте. Яблоневый сад под окнами дома, что ты сжёг, выезды летом на море. Ты мог бы научить сына плавать, ты мог бы целовать жену на песке в морских волнах. Только «бы» мешает смотреть назад, как забор, закрывая от тебя то настоящее, которого ты себя лишил.
А теперь снова – война. Война стала вторым именем, потому что жить в мире никто тебе не позволит. Что Азкабан, что суды и следствия, Дементоры, пытки и одиночество – это всё так ничтожно, когда задумаешься о том, что никогда не будешь жить. Только воевать, и умирать, воскресать под чужим именем и снова умирать. Сколько кругов ты выдержишь, прежде чем решишь покончить сов сем раз и на всегда – не известно даже тебе. Сорок пять лет ты уже выдержал.
Пустой серый взгляд мазнул по тёмным витринам, освещённым теплыми огнями и наткнулся на вывеску магазина артефактов и антиквариата. Тот самый магазин, с которого, можно сказать, всё началось. Интересно, его хозяйка всё ещё в Европе? Она, наверное, давно продала лавку и уехала. Она свободна жить, любить. Быть может, она даже вышла замуж, и у неё есть дети. Интересно взглянуть на чужое счастье. Просто взглянуть, не пытаясь что-то разрушить, вмешаться или потребовать себе часть этого счастья. Если бы Амикус верил в чудеса, он бы загадал сегодня увидеть Эмилию Роули, хоть издалека. Понять, на сколько она изменилась, и на сколько изменился он сам.
Свернув за столик кафе-мороженого, Керроу сел на жёсткий деревянный стул, снял перчатки и засунул их в карман, проверив фляжку с зельем. Заказывать мороженое холодным вечером в марте казалось было странным, а потому мужчина попросил лишь кружку горячего какао. Он грел об неё замерзшие руки и глубоко вдыхал аромат шоколада. Народу вокруг становилось всё меньше, фонари разгорались ярче, и на измученное сердце снисходил покой.
В этот покой ворвался стук каблучков по каменной мостовой. И Амикус зачем-то обернулся, словно этот стук его позвал.

- Ты словно призрака увидел.
- Да. Так и есть.
Призрак двадцатилетней давности. Голубоглазую девочку с рыжими кудрями. Она изящные плечи кутает в плащ, из под капюшона пробиваются яркие локоны, каблучки отзванивают трель по мостовой. Сейчас вспорхнёт и исчезнет, или растворится в порыве ветра, не успев пересечь улицу, как рассеивается сон на пороге утра. Призрак шагает ближе, лёгким дуновением проносится мимо столиков к прилавку, откликается на голос и улыбку продавщицы, улыбается в ответ. Призраки умеют улыбаться? Да. Светло, смущённо, грустно, быстро. Проблеск света, и улыбка гаснет, капюшон скрывает лицо и звон каблуков удаляется.
Что это было?
Эмилия Роули, так звали девочку из воспоминаний. Мисс Роули – так назвала улыбчивая женщина за прилавком призрака. Всё ещё Роули? Быть того не может. Это морок. Во всём виновен шоколад, вечер, двадцать седьмое число на календаре и предательская память, которая никогда не подводит. Нет здесь Эмилии. Она где-то в Европе, она уже не Роули, у неё есть светлый дом, дети и нет в прошлом Амикуса Керроу.
- Спасибо за шоколад. Вы меня согрели, - мужчина за столиком кафе оставил на столе золотую монету и встал, надевая перчатки. Над опустевшей кружкой поднимался пар.
Все знают, что нельзя обмороженные пальцы совать под струю горячей воды, и все приходят к этому знанию эмпирическим путём. Только после жгучей боли и слёз из глаз, в следующий раз сначала включают холодную воду, и лишь за тем поднимают температуру. Растирание, массаж, сухое тепло на переохлаждённый участок, и стараться в будущем не повторять ошибок – простые и понятные рекомендации. А что делать, если покрытую инеем душу обдали крутым кипятком?
Амикус не знал, что чувствует, думает и делает. Он просто шёл, заснув руки в карманы и теребя пальцами палочку и горлышко фляги в карманах. Он уже сомневался, что видел что-то или кого-то у столиков кафе, и тем более не мог бы сказать, что это была Она. Амикус чувствовал себя странно растерянным, но суровое лицо аврора Уильямсона не подводило, являя миру хмурую сосредоточенность. Впрочем, с этой работой прекрасно справлялось и лицо самого Керроу, когда он имел редкую возможность носить его открыто. Невесёлые сумбурные мысли одолевали его, а ноги сами несли по Косому Переулку, пустеющему с каждой минутой. Где-то впереди на фоне ночного неба маячила громада Банка, и высился частокол флюгеров на крышах. Знакомый поворот в Лютный Переулок, куда аврору путь заказан.
И в тот момент, когда Амикус почти миновал злополучный поворот, из темноты раздался вскрик. Рука с волшебной палочкой сама взметнулась вверх, боевые инстинкты авроров мало чем отличались от таковых Пожирателей Смерти. Под тусклым фанарём боролись две тени, и в одном из них Керроу узнал Призрака. Слепящий свет волшебной палочки ударил девушке в лицо, в широко распахнутые голубые глаза, мазнул по тени за её плечом и по рукам, хватающим волшебницу за талию и плечи.
«Немедленно убери от неё руки, ублюдочный выродок!» - взревел Амикус Керроу.
- Аврорат, никому не двигаться! – скомандовал железным голосом аврор Уильямсон.
Человек, напавший на мисс Роули, очевидно, знал аврора в лицо, и это знакомство не предвещало бы для него ничего хорошего, окажись аврор настоящим, потому что вместо того, чтобы отпустить жертву и поднять руки, он резко оттолкнул девушку в сторону её спасителя и бросился наутёк.  Амикус успел послать ему вслед пару заклятий, судя по визгу одно, по крайней мере, угодило в цель. Цель стремительно удалялась, а Керроу смог в свете тусклого фонаря рассмотреть своего Призрака.
Конечно, она изменилась. Стала старше, взгляд уже не такой бесконечно открытый и любопытный, появились морщинки у самых глаз и уголков губ. Такие следы остаются у тех, кто часто смеётся. Значит, она была счастлива эти годы?
- Этот … - Амикус проглотил слово, готовое сорваться с губ, - не навредил вам?
Горячо, Матерь Божья, как горячо. Больно, до слёз. Дайте мне льда и немного талой мартовской воды.

Время лечит? Нет, оно не лечит, и не калечит, оно слишком равнодушно, чтобы обращать внимание на мелкие горести людей. Возможно, Время проявило бы сочувствие, если бы сердце разбито было у Вселенной, или душу ранили Богу, но человек сам источник своих страданий, а потому всегда с ними один на один. И это не так уж несправедливо, ведь у людей есть самое сильное лекарство и самое мощное оружие - память, а точнее возможность стирать из неё других людей, дни, годы, мысли и слова. Не получилась картина – сотри эскиз, подправь черты, закрась всё и спрячь под белой грунтовкой, заполни этот вновь чистый холст другими лицами и силуэтами. А если нет сил поднять руку на то, что было когда-то прекрасно? Не тревожь память, убери испорченный холст туда, где не будешь его видеть.
Двадцать два года – это достаточный срок, чтобы выцвели чернила, и поблёкла краска. Что осталось от Эмилии Роули в памяти Амикса Керроу? Голос звучит словно со старой пластинки, рыжие кудри – а были ли они такими рыжими, как мне кажется? – голубые глаза – а может, сине-зелёные, или серые?- тонкие бледные пальцы – руки, как у Лекс, а может, это и правда её руки, и я всё перепутал – родинка на ключице – трогательно, но это я точно сам придумал.
Двадцати лет хватило для того, чтобы стереть из памяти живую девушку по имени Эмилия, и превратить её образ в идеальный, собранный из воспоминаний обо всех женщинах, которых Керроу когда-то любил.
А теперь из прошлого пришла та самая живая Эмилия. Она бессильно опустилась на каменную мостовую у ног своего спасителя, она плакала навзрыд, кричала в след беглецу проклятия. Эта живая Эмилия была рыжей – чуть темнее, чем я помнил – а голубые глаза – всё таки голубые, не серые и не зелёные – были полны слёз. Что у неё украли, всего лишь кольцо? Нет, не всего лишь кольцо, а то, что эта женщина носила на шее, на цепочке, словно оберег.
- Ждите меня здесь, -  спокойно сказал аврор Уильямсон женщине, плачущей на мостовой у его ног. И широким шагом пересёк улицу, скрывшись в темноте переулка.
Ни одного фонаря, темно, как в душе Керроу. И так же темнота источает смрад плесени, нечистот и крови.
«Это обручальное кольцо, наверняка. Из-за какого она убивалась бы так. Но, чёрт возьми, кто?! Макмиллан? Булстроуд? Или тот парижский хлюпик? Двадцать лет, Керроу, двадцать лет! Ты хотел увидеть её красивой, всё ещё молодой и верной? А чем заслужил ты право просить такой милости у Небес?»
Ноги сами несли в сторону тёмных закоулков, пока горькие мысли кипели подобно раскалённому маслу и, шипя, брызгались обжигающими каплями. Палочка аврора нырнула в кобуру, из потайного кармана на свет извлечена волшебная палочка Амикуса Керроу, искрящая от желания совершить убийство. К счастью для себя и к несчастью для других, Амикус мог не сдерживать свои желания и прихоти, а чутьё вело его по следу воришки. Эта крыса не трансгрессировала, и даже не убежала далеко. Брошенное вслед заклятие попало таки в цель, и теперь неудавшийся разбойник прижимался к грязной стене в тупике между домами и с ужасом смотрел на мостовую, на которую его измученный желудок только что исторг смесь крови и желчи. И снова металлическая тошнота подбиралась к горлу.
- Отдай кольцо, - спокойно произнёс Амикус, направив на несчастного волшебную палочку. Человек дёрнулся, порываясь схватиться за своё оружие, но не успел – короткая вспышка, и палочка вырвалась его пальцев, ударилась о стену и скатилась в сточную канаву.
- Обронил…я его обронил, - прошептал человек окровавленными губами.
- Лжёшь, - взгляд Керроу вцепился в руку, сжатую в кулак, которой воришка опирался о стену.
- Ну арестуйте меня и обыщите, - крысёныш нагло усмехнулся, полагая, что перед ним представитель закона, которого можно водить за нос. А кольцо дорогое, и его стоит припрятать, а потом продать.
Если бы на месте Амикуса Керроу и правда был аврор, не видать мисс Роули дорогой её сердцу безделушки, а это отребье влило бы в своё прогнившее нутро много крепкой браги за украденное колечко. Но нет, иногда правосудие, как в старые добрые времена, носит метку Мрака и маски.
Одним движением Керроу прижал вора к стене лицом, ещё одним – вывернул за спину руку с сжатыми в кулак пальцами. Одно заклятие, и чары молчания сковывают гнилой рот, ещё одно и с чавкающим звуком и потоком крови запястье отделяется от руки. Три секунды. Сделав шаг назад, и позволив однорукому бандиту с беззвучным воплем осесть на пол, Амикус раскрыл ставшие послушными пальцы и забрал добычу – тонкий золотой ободок. Отсечённая рука упала на мостовую перед  несчастным, дёргающимся в конвульсиях боли и страха.
В свете луча Люмоса Амикус смог рассмотреть кольцо, хоть ему и одного взгляда было достаточно, чтобы узнать его. Да, это дорогое кольцо, сделанное на заказ, со звёздной россыпью мелких бриллиантов, вплетённых в искусную гравировку, и среди этой гравировки можно разглядеть слово «Carrow». Обручальное кольцо мисс Роули, которое ей так и не пришлось носить с полным правом.
«Чёрт возьми, чем я заслужил право такой милости Небес? - там, в проулке, в темноте плачет Эмилия Роули, потому что у неё украли обручальное кольцо предателя Керроу. – Она должна меня ненавидеть! Это…неправильно».
Как работает голова у девушек, Амикус никогда не задавался вопросом, прекрасно зная, что любой ответ будет неправильным. Но что происходит в голове женщины, брошенной у алтаря мужчиной, который ей самозабвенно лгал почти два года, а потом загремел в тюрьму – это совершенно не поддавалось объяснению.
«Кажется, мне придётся знакомиться с этой женщиной ещё раз», - воспоминания двадцатилетней давности стёрлись и перепутались, правда стала вымыслом, а фантазии реальностью, но сейчас, наконец, память начала напомнить белый холст. И новая картина опять начинается с крови.
Искалеченный человек всё ещё не оставил попытки уцепится за жизнь, и для начала уцепился за мантию рядом стоящего аврора, но тот брезгливо отдёрнул полы плаща и ленивым движением руки почти отсёк бедолаге голову. Из разорванного горла вырвался вздох, и тело осело в лужу у стены, куда натекло уже порядочно крови. Отпихнув тело с дороги и сжав кольцо в руке, как совсем недавно это сделал вор, Керроу придирчиво осмотрел собственную мантию и сапоги, избавился от следов крови, глотнул оборотного зелья из фляжки и вышел из подворотни, оставив случайную жертву заливать кровью мостовую.
Дорога обратно до перекрёстка заняла несколько минут, Амикус и не заметил, что погоня за вором увела его так далеко. Но в свете тусклого фонаря на пересечении улиц его всё ещё ждала Эмилия Роули.
- Кажется, я нашёл вашу пропажу. Этот негодяй обронил его, когда бежал от меня, - Керроу протянул кольцо женщина, внимательно наблюдая за её лицом. – Дорогая вещица, вам стоит её припрятать. Да и гулять в близости от Лютного не стоит по вечерам. Позвольте, я провожу вас до дома.
Словно бы ничего не случилось. Совсем ничего. Только за несколько минут ожили старые призраки, тонна воспоминаний рухнула откуда-то с антресолей памяти, безымянный человек лишился жизни, а беглец, преступник и убийца узнал, что его всё ещё…любят?

Ask me no questions, I'll tell you no lies
Странные создания – женщины. Можно быть самим Дьяволом, но они простят тебе это, если ты поделишься с ними украденными душами. Но стоит ангелу однажды скрыть, что он носит нимб, и женщина отвернётся, проклянёт и забудет. Впрочем, «забудет» - это тоже не всегда, некоторые женщины очень любят помнить то, что причиняет им боль, при этом легко забывая радость.
24 декабря 1981 года. Азкабан.
От звука открывающейся двери узник шарахнулся в угол, в полусне не понимая, что происходит и где он находится. Вошедший тюремщик смотрит на напуганного мальчишку с презрением и жалостью. Бросает на пол возле него распечатанный и основательно потрёпанный конверт.
- Это тебе, письмецо. С Рождеством, - неприятно усмехнувшись, он вышел, не оставив молодому человеку ни капли света, чтобы прочесть письмо. Ему придётся ждать рассвета, чтобы в тусклых лучах солнца, едва проникавших в камеру, узнать почерк Эмилии Роули. Всё ещё Роули, и теперь уже никогда – Керроу.
Это ответ на письмо, что Амикус писал сразу после суда. Попытка объяснить то, что по стечению обстоятельств невеста узнала не от него, а от авроров, которые пришли допрашивать девушку. Да, он был перед ней виноват и за это тоже – за её долгие часы в аврорате, где она доказывала, что понятия не имела, кто скрывается за маской Амикуса Керроу. Её письмо теперь было полно гнева и сожалений. Сожалений по данным обещаниям, по разбитым иллюзиям. Но разве она осуждала метку на левой руке, или страшные преступления, совершённые этими руками? Нет, она осудила ложь. Амикус читал и не мог сдержать улыбки. Никакие дементоры не могли этому помешать. Странные создания – женщины, они способны любить даже самых страшных преступников. Если будут верить в то, что любовь очистит чёрное сердце, или если сами разделят с возлюбленным участь грешников.
«Я всё же рад, что молчал. Я рад, что ты не здесь, не со мной».
27 марта 2003 года, Косой Переулок.
И вот теперь она здесь, рядом. Всё та же смелая девчонка, приглашающая незнакомых юношей в  отцовский тайник, или незнакомых мужчин поздним вечером на ужин. Непрошенная мысль о том, как часто она раздаёт такие приглашения, была убита на корню горестным причитанием домовика о том, как одинока и печальна его госпожа, как пуст и тёмен дом, и как хорошо жилось в ранние времена, когда старый хозяин был ещё жив, была весела хозяйка. Старый домовик Крирмис – этого ворчуна Амикус знал ещё с первой встречи. Было забавно смотреть на эльфа, почти ничуть не изменившегося с тех пор. Как будто не было войн, потрясений и побед. Интересно, помнит ли домовик, как подшивал подол платья, висевшего на манекене посреди гардеробной? Амикусу не полагалось это видеть, но так получилось. Не удалось увидеть Эмилию в этом платье, так хоть представить, как она была бы прекрасна – не большое утешение. Так и подмывало спросить, куда потом дели это платье, и весь тот ворох кружев в сундуке, чтобы был предназначен для особого дня? Неужели мисс всё хранит, как и кольцо?
- Я знаю, как вас зовут. Уж простите, в аврорате о вас иногда вспоминают, - пробный камень, попытка выяснить, что пришлось пережить Эмилии. И одновременно, неприметная попытка в очередной раз сказать «прости». – Я Уильямсон. Можно Вилли. Не люблю своё имя.
Сказать, что Амикус чувствовал себя неуютно, значит ничего не сказать. Он не имел права заводить близкое знакомство в этой личине, по той простой причине, что этот Уильямсон мог бы и понравится мисс Роули, а что потом? Новая ложь, новое разочарование. Но и уйти сейчас, просто попрощавшись, просто поблагодарив за приглашение, он тоже не мог. Он принял бокал вина и сделал глоток, мучительно пытаясь понять, что же делать теперь.
- Всё ещё работаете в лавке? Надеюсь, всё спокойно? В последнее время столько странного происходит, - Амикус сам не знал, что пытается сказать. Может быть, предупредить, предостеречь, сказать открытым текстом, что стоит уехать на пару недель в отпуск? – Взять хотя бы сегодняшнее нападение. Вам не кажется, что вас поджидали? – кто-то мог знать о кольце, строить планы, или это было спонтанно? В любом случае, если Эмилия испугается и уедет, она только не пострадает. Столько времени возвращаясь мысленно к тем дням, когда стоило сказать правду и сделать хоть один смелый поступок в этой жизни, Амикус теперь не мог позволить, чтобы вновь разжигаемая война коснулась этого дома. Не похоже на попытку искупления, но грешник хоть пытается.