Нет, я не дорожу мятежным наслажденьем,
Восторгом чувственным, безумством, исступленьем,
Стенаньем, криками вакханки молодой,
Когда, виясь в моих объятиях змией,
Порывом пылких ласк и язвою лобзаний
Она торопит миг последних содроганий!
В поучающих книгах для молодых девушек ещё пишут старое правило «леди не движется»? Тогда чему удивляться, что большинство этих леди, возносящих свою непорочность в священный сан, так несчастны в браке. Они охраняют непорочность тела, уповают на непорочность души, запрещая мужчинам любить себя, и называя эту страсть грехом. А потом удивляются, почему дражайший супруг ищет сладких плодов в других садах. Потому, что вы, скромница, так тщательно охраняли запретный плод, что он успел сгнить и высохнуть прямо на ветке.
Есть другая сторона медали – скромницы, не имеющие сил отказать. Красавицы, привлекающие многих охотников, и опрометчиво дарующие надежду, а потом не смеющие её отнять. По кусочкам раздают себя, надеясь, что никто не заметит, а когда приходит черёд того «единственного», ему достаётся огрызок, и приходится несчастному довольствоваться объедками и давиться косточками.
А между этими двумя крайностями леди, есть ещё любопытные скромницы, готовые отдать себя лишь одному, но отдать без остатка. Тело, душу, свои сны и мысли посвятить одному кому-то, и раствориться в нём. Эмилия Роули, смелая девочка, зажмуривает глаза и заливается румянцем, одновременно подставляя шею и протягивая руки для объятий. Прерывисто дышит, сводит коленки и выгибается на встречу прикосновениям. Страх и желание, собственная дурманящая смелость – коктейль, который дано испить лишь раз, и только таким как Эмилия.
О, как милее ты, смиренница моя!
О, как мучительно тобою счастлив я,
Когда, склонясь на долгие моленья,
Ты предаешься мне нежна без упоенья,
Стыдливо-холодна, восторгу моему
Едва ответствуешь, не внемлешь ничему
И оживляешься потом все боле, боле —
И делишь наконец мой пламень поневоле!
Пространство заполняется вздохами, прерывистыми стонами, почти ощутимым стуком сердец, шумом крови в ушах. Звуки за окном тонут в этой мелодии, город, каким бы громким он не был, не может сыграть так чисто, не сфальшивив ни одной нотой, и он затихает, позволяя играть музыку признанным маэстро. Тела отзываются на прикосновения, становящиеся всё более смелыми, а мысли, хаотичным потоком проносящиеся в головах, теряют чёткость, превращаясь в оборванное «хочу» и «ещё». Чего «хочу» и какого «ещё» - да разве это важно? Последняя одежда летит на ковёр, оставляя тела обнажёнными, последние лоскутки стыдливости и страха следуют за ними, обнажая чувства и эмоции. Движения нетерпеливы, и не задерживаются на одном месте надолго, поцелуи кратки, и бегут от одного стона к другому. Двое людей жадно пьют дыхание друг друга, прижимаясь горячей кожей. Внутри что-то натягивается, подобно струне, отзываясь натянутым звоном в каждой мышце, в дрожании пульса налитой кровью плоти. Теряются имена - больше нет Амикуса Керроу, остался только мужчина, один из миллионов, миллиардов живущих, тех кто будет жить, и тех, чьё время давно прошло. От сотворения мира, и до его гибели эта дрожь, это звенящее напряжение ведёт их всех. Куда? Быть может, есть какой-то высший смысл в стоне, срывающемся с губ, в бешеной дроби сердца, в проливающейся крови…
Это всегда происходит не так, как представлялось. Он думал о ласке, нежности, думал, как возьмёт милостиво предложенное как дар, отблагодарив. Но вместо этого остановил себя в тот миг, когда уже ворвался в распростёртое тело, когда уже почувствовал судорогу, прошедшую глубоко внутри этой нежной плоти, когда Она вздрогнула в его руках. Замерев на мгновение, он извиняется перед ней поцелуем, прижимает к себе, держа почти на весу ставшее неимоверно лёгким тело, что-то шепчет на ухо, пока её руки не обвивают его за шею и не начинают скользить по спине. Есть, обязательно есть какой-то смысл в этом, в стонах, в стуке сердца, в проливающейся крови. Должен быть.
Ещё секунду назад хаотичные движения принимают форму. Теперь это движение вперёд и вглубь. Краткое отступление, шаг назад, и снова устремление куда-то. Ему хочется слиться с ней, дышать в такт, двигаться в такт, вместе, или на встречу друг другу. Остановиться уже не возможно, прекратить или замедлить движение – тоже. Там, в глубине горячего отзывчивого тела таится что-то, к чем так хочется прикоснуться, и раз за разом каждое новое движение – стремление войти глубже. Каждое новое проникновение – новый стон, срывающийся с её губ, новая судорога, пробегающая по её телу. Сегодняшний день – день рождения Желания, ведь с этой минуты смелая девочка Эмилия будет точно знать, чего хочет.
А Желание правит бал. Оно завладевает разумом, заставляя забыть обо всём. Оно заставляет натянутую струну дрожать в предвкушении. Желание поднимается по позвоночнику, грозя взорваться в голове и уничтожить сознание, но вместо страха порождает удовольствие. Струна рвётся где-то в животе, отдачей ударяя в голову и ниже – туда, где два тела соединены в одно целое. Дрожь переходит в судорогу, и всё тело, все мысли, все миллионы лет эволюции сейчас подчинены одному движению. Найти покой глубоко в её теле.
Где-то несутся в вихрях Вселенной галактики, где-то гибнут в огне безжалостных звёзд планеты, где-то вспыхивают Сверхновые, а облака газа превращаются в каменную твердь. А здесь, на огромной кровати, у окна с видом на Париж, молодой мужчина, всё ещё вздрагивая о пережитого довольствия, благодарит молчаливыми поцелуями и объятиями женщину, которая подарила ему себя. Определённо, в этом должен быть какой-то великий смысл. Нечто большее, чем наслаждение плоти.
Стихи - А. С. Пушкин
Отредактировано Amycus Carrow (2016-01-05 16:23:04)