Тот день в Мунго выдался напряженным. И дело не в том, что туда, то и дело поступали волшебники, которые пострадали тем или иным способом… нет, дело в том, что между мной и Самантой атмосфера накалилась до предела. Кажется, если бы она могла, то тут же бы пульнула в меня парочку непростительных, но она не могла. Нет, возможно, хотела, ведь я всё испортил (по ее мнению), но всё же не могла. Целители  на то и становятся целителями, чтобы помогать, а не убивать. Я смотрел в ее глаза, пытался уловить в них хоть какой-то свет, хоть какую-то теплоту, но, увы, там была лишь боль и … разочарование. Что может быть хуже разочарования?
Румыния встретила меня холодом и… темнотой, да, слепоту-то никто не отменял. Вокруг люди которые говорят непонятные слова, и остается лишь одно – довериться. С доверием у меня и моей семьи всегда были проблемы. Все началось в далеком детстве, знаете тогда дети еще крайне наивные и верят в чудеса, а так же доверяют если не всем и каждому, то многим. Помню, как отец подвел меня, и на протяжении всей жизни это случалось много раз. Как после такого можно кому-то довериться? В голове появилась простая связь «люди-доверие-обман-разочарование», и разрешить ее не мог никто и ничто. Вот только одно дело обманываться и разочаровываться самому, другое дело видеть боль в глазах дорогого человека, и понимать, что разочаровал его именно ты. Прости Саманта, но я никогда не был (да и не буду) тем парнем, о котором мечтают многие дамочки включая тебя. Я никогда не буду героем твоего романа… или же?

Боль, ужасная боль. Иногда складывалось ощущение, что под кожу вводили раскаленное железо, оно расползалось по всему телу, заставляя извиваться на больничной койке, и лишь спустя полчаса боль резко стихала. К тому моменту мой разум был окончательно затуманен, не хватало сил даже дышать. Честно говоря, глупо было спрашивать как и чем меня лечат, ведь по сути дела это было не слишком-то важно. Главное – результат. Прогресс намечался, вот только идти к заветной цели приходилось мелкими шагами, и это злило. Порой меня накрывали вспышки гнева, хотелось крушить все, но знаете, палаты здесь были сделаны особым обрезом – куда бы я не метнулся везде была стена, нет, не мягкая, а самая обычная. Странно, что помимо кровати я так и не смог нащупать здесь никаких других предметов. Может это какая-то особая магия, чтобы такие слепые пациенты как я не убились еще сильнее слезая с кровати и путешествуя по палате?
Я засыпал и просыпался с твоими словами в голове «…чтобы чувствовать себя брошенной, я сперва должна была стать нужной». Какой же глупой ты всё же была в тот момент, Фосетт. Разве ты не поняла, что без тебя я бы давно отправился в мир иной к своим не самым разговорчивым и приятным предкам. Разве стал бы я вступаться за честь той девушки, которая была бы мне безразлична? Разве просил бы я ту, кто была для меня никем остаться на ночь в палате, на одной больничной койке со мной? Скажи мне, разве это было бы логично?
Я уезжал не от тебя, я уезжал для того, чтобы хотя бы попытаться стать прежним  нормальным, живым человеком. Да, ты могла бы долго говорить, что прогресс есть, но дело в том, что лежа на больничной койке в Мунго, лишенный зрения, с многочисленными ранами и ссадинами, я чувствовал себя каким-то обрубком, который каким-то чудом выжил. Вот только такое «чудо» мне было не нужно. Я должен был встать на ноги, я должен был вернуться к жизни без боли, я должен был вновь открыть глаза и увидеть мир таким, какой он есть, а не таким, каким я его запомнил. Я должен был не ради себя, а ради тебя.
Ты хотела бы находиться рядом со слепым парнем, который стал чуть мягче? Это было бы немного эгоистичное желание, не находишь?
Дни тянулись, порой казались бесконечными. В один момент просто потерялся во времени, позволяя колдомедикам творить свою целительную магию. Долгие месяцы одиночества, долгие месяцы без возможности увидеть тебя, поговорить с собой, что может быть хуже? Да, мне было бы лучше, будь ты рядом, но для тебя это была бы пытка. Слишком эгоистично было бы тащить тебя сюда и заставлять смотреть на всё это.
Дважды за время нахождения в Румынии был на грани жизни и смерти. Дважды чуть было не оказался на той стороне, дважды мысленно попрощался с этой взбалмошной дамочкой, дважды пожалел о том, что не поцеловал ее в тот день, когда мы распрощались. Мне бы очень хотелось вновь ощутить вкус ее губ, мне бы очень хотелось увидеть ее улыбку (а ведь улыбка Фосетт была такой редкостью, ведь обычно она только и делала, что злилась на меня за сказанные слова).

Лондон окутанный утренним туманом и прохладой, что может быть лучше? Мой любимый город, и столь привычная погода – я так по этому скучал. Дом не жилой, в нем поселилась гробовая тишина, и я прекрасно понимаю почему. Саманта отправила письмо, которое было получено в тот же день. Шутка ли, но именно в этот день мне предстояла та самая сложная процедура, после которой я чуть было не умер. Ты умеешь убивать, Фосетт. Находясь на грани чувствовал как перевес идет в сторону этого загробного мира, более того, словно ощущал как Саманта сама подталкивала меня туда. Я ей не нужен? Ей без меня лучше?
Кого мы обманываем? Разве что самих себя.
Мерлинова удача, но спустя несколько дней очнулся, вот только текст того письма так и остался моей голове. Она для себя всё решила, или по крайней мере сделала вид, что решила, вот только я здесь для того, чтобы доказать ей обратное.
Найти новую обитель Саманты было не сложно. Как не крути, но если Хиггс хочет, то Хиггс найдет иголку в стоге сена, а уж сексуальную особу в Лондоне найду в два счета. Саманта как раз на смене, значит для нее будет сюрприз. Одно легкое заклинание, и вот я уже в квартирке, с трудом нахожу кресло в гостиной (здесь темно даже для меня) и  усаживаюсь в него, в ожидании возвращения блудной-нужной-шатенки.
- Ты опоздала,- черт подери, как же она дернулась, как испугалась. Да, я стоял спиной возле окна, и из-за темных вещей был крайне неприметен. Она молчит, а после начинает задавать эти глупые вопросы «какого Мерлина ты тут забыл» и «проваливай, я тебя не ждала». Вот только звучат они так фальшиво, что моих уст касается легкая  улыбка, благо ты ее не видишь.
Стоило только обернуться, как твой взгляд тут же впился в черные светонепроницаемые очки. Огонек в глазах вмиг потух, а ты, кажется, даже побледнела.
- Не ожидала значит,- делаю пару шагов вперед, ориентируясь на ее голос,- думала что можно съехать, написав при этом одно письмецо, и жить припеваючи?,- слишком дерзко, и ты должно быть считаешь ,что я вновь вернулся к своему прежнему состоянию и прежней манере общения. Не стану скрывать, частично это так, но знаешь, моя милая Фосетт, ты меня изменила. Как бы не хотелось в этом признаваться, но всё же изменила.
Протягиваю руку вперед касаясь твоей щеки. Дергаешься как от огня, глупая,- а ведь тогда в Мунго ты тянулась ко мне. Напомнить, как прильнула, как часто билось твоё сердце,- рука скользит от щеки вниз, к шее и груди,- скучала?,- говорю тихо, словно нас кто-то подслушивает,- я скучал,- внезапное признание которое вводит в ступор нас обоих,- каждый день хотел только одного… увидеть тебя,- увидеть, ключевое слово,- ты прекрасно выглядишь,- стаскиваю эти черные очки, пытаясь привыкнуть к яркому свету. Ты всё так же прекрасна, Саманта, вот только отчего-то совершенно несчастна.

Кто-то мечтает о богатстве, наивно полагая, что деньги могут сделать счастливым. Кто-то мечтает о власти, в надежде, что будет всегда в окружении людей, которые защитят его от любых невзгод, стоит только приказать. Кто-то мечтает о крепкой семье, и куче детей (хотя это очень странное желание, потому что дети и семья выматывают тебя до самого основания). А я вот мечтал просто открыть глаза и увидеть хоть что-нибудь. Мы не ценим то, что имеем. Просыпаемся и сетуем, что солнце бьет в глаза, потому что кое-кто не закрыл шторы, мы злимся из-за того, что проснулись раньше положенного, но представьте какого это жить в абсолютной темноте?  Честно говоря  об этом мало кто думает, а если думают, то как-то вскользь.
Я всегда был парнем, который ассоциировался у Фосетт (да и не только у нее) с темнотой, холодом и злостью. Для нее я был типичным представителем своего змеиного факультета, и честно говоря мне не хотелось это оспаривать. Комнаты нашего факультета находились в подземелье и там постоянно было холодно и сыро. Мне было комфортно в таких условиях, я не привык нежиться возле камина с чашечкой бодрящего какао, не привык подставлять свое лицо ярким солнечным лучам и не пищал от восторга, когда на территории выпадал белоснежный снег, который Фосетт так любила комкать в снежки. Я Слизеринец, который привык к мраку, но то, что случилось в переулке, частично заставило пересмотреть взгляд на мир. Впервые я ощутил острую потребность в солнечном свете через пару недель, когда смог хоть на секунду сконцентрироваться хоть на чем-то кроме ужасающей боли, которая расползалась по всему телу как какая-то проказа. Рядом с тобой то и дело кто-то находится, а ты не знаешь кто это, ты не можешь взглянуть в их глаза и понять, каков же диагноз на самом деле. Да, даже целители любят врать, они часто говорили, что через недельку-другую буду бегать и радоваться жизни (шутка ли), но время шло, а улучшений не наступало. Напротив, порой скручивало от очередного приступа боли, порой вокруг поднималась паника, ведь они давали такие оптимистичные прогнозы, но они почти никогда не сбывались. Единственный человек, который никогда не говорил мне, что все будет хорошо – Саманта Фосетт. Да-да, моя Саманта. Так странно звучит  в голове это «моя». Ты, должно быть, решишь, что в моем тоне есть нотки собственничества, а может быть и какой-то издевки, но это не так. Это «моя» сейчас звучит с каким-то особым трепетом и надеждой. Ты ведь всё еще моя? Ты ведь не кинулась в объятья первого встречного, ты ведь не такая… ты ведь не нашла себе симпатичного колдомедика в Мунго, пока мое тело ломало во всех смыслах этого слова. Ты ждала меня? Или ждала плохого известия от родителей? Ты бы пришла на похороны? Хотя это очень странный вопрос, потому что родители не стали бы никого звать. Это было бы ударом, но в нашей семье старались все переживать в себе, а не напоказ. Мы такие разные. Моя Саманта, да ты бы и не хотела это видеть. К чему? Винила бы себя… Мерлин, ты всегда винишь себя, даже если вины твоей нет от слова совсем. А тут надо же, вступился парень за твою честь, пострадал, а после и вовсе отчалил в мир иной, тут грех себя не обвинить во всех смертных грехах. Вот только это не так. Да и хорошо всё же, что я выжил, хотя честно говоря много раз хотел отдать душу дьяволу, лишь бы боль прекратилась.
В Румынии всё шло не так уж и гладко, как можно было подумать. Это сейчас я стою на ногах, смотрю на мою Саманту, подмечая то, как она вымотана, но даже не смотря на всю эту усталость и истощенность как физическую так и эмоциональную, она всё же прекрасна. Моя Саманта всегда была прекрасна. Еще в Хогвартсе, когда сооружала на голове смешной высокий хвост, который я «заботливо» называл «идиотской пальмой». Ты так злилась, однажды даже запульнула в меня какой-то книгой, а профессор это заметил, ох и шуму тогда было. Подумать только, память хранит столько воспоминаний о прошлом. Только память и спасала меня всё это время. Когда ты ничего не видишь, то можешь доставать образы из памяти, и все образы были связаны именно с Фосетт, хотя это не удивительно, ведь мое детство с родителями было не самым радужным.
- Я волшебник, ты думаешь, волшебникам трудно пробраться в то или иное помещение при особом желании?,- странный вопрос, но должно быть ты просто в шоке, вот и выдаешь подобные глупости,- тяжело выходить на связь, когда ты ничего не видишь,- еще один странный вопрос, который снесся с ее уст. Как ты себе это представляешь, Саманта? Как бы я писал тебе письма? Мерлиновая борода, да если бы ты знала, что творилось со мной в Румынии, то просто жгла бы эти письма сразу же по прибытию. От одного препарата, который целители назвали экспериментальным, у меня случилась крайне непредвиденная реакция. Все тело свело судорогами, и пришлось вкачивать в меня еще тонну других препаратов, а как только я провалился в беспамятство, и тело ослабло, мои руки и ноги аккуратно привязали по краям кровати, да, можно было бы почувствовать себя чертовым заключенным, который вот-вот получит смертельную дозу, или же психически не здоровым человеком. Ночью я очнулся от собственного крика, тело наполнила жгучая боль, она поднималась от самых ног выше, а когда дошла до уровня сердца стала настолько нестерпимой, что я принялся вырываться из цепких объятий этих пут… сломанные конечности – вот что я получил этой ночью. Вы знаете, какого это, когда кости ломаются, когда ты слышишь этот хруст, когда ты находишься на пике боли, но оказывается, что это не конец, оказывается есть еще один чертов круг боли – адская. Это было страшное время, я скулил от боли. Скулил как чертова бездомная псина, которой некуда было податься, которую никто не жалел. Ты бы не хотела видеть меня таким, моя Саманта.
Помогаю тебе удержаться на ногах, невольно притягивая к себе. Эта близость так необходима нам. Хотя бы просто для того, чтобы почувствовать себя счастливыми, хотя бы на секунду.
- Я снова вижу, если ты это имеешь ввиду,- конечно я ехал в Румынию ради того, чтобы поправиться, но вместе с тем, я ехал, чтобы стать прежним Хиггсом, которого ты когда-то знала,- не хотелось, чтобы ты запомнила меня таким жалким  и беспомощным,- в Мунго я был жалок, а жалость это последнее чувство, которое я хотел бы к себе испытывать,- не думала, что я буду искать встречи? Значит, ты всё же думала обо мне, это… приятно,- да, правда приятно, настолько, что казалось бы мертвое сердце начало учащенно биться где-то в грудное клетке,- ты действительно хочешь сейчас обсудить то письмо-прощание?
Смотрю в ее глаза, и как-то слабо улыбаюсь,- потому что это не то, о чем бы мне хотелось сейчас говорить с тобой, но мысль запомни, потому что это было… не правильно,- вместе с тем не правильно было бросать ее одну в Мунго, но выбора не было. Сейчас мое тело украшают шрамы, которые никогда не пропадут. Парочка серьезных на грудной клетке, один еле заметный возле правого виска – последствия тех заклинаний и последующего лечения. Но не смотря на всё то, что было я всё же вернулся.
- Ты знаешь как страшно когда вокруг только темнота?,- она поднимает свой взгляд на меня, кажется, стараясь уловить каждое слово. Неужели думает, что спустя пару мгновений я растворюсь в воздухе, как чертов полтергейст?
- Ты ничего не видишь, а сознание рисует неутешительные картинки. Первое время это дается особенно тяжело, настолько, что хочется выть от боли и несправедливости…. я выл, скулил от боли. Ты можешь себе представить такого Теренса Хиггса?
В ее глазах проносится ужас, словно она только что пережила все то, что было со мной. Слава Мерлину, ты никогда об этом не узнаешь в полной мере.
- Спасали воспоминания. Я много раз видел тебя… такую счастливую, светящуюся,- моих уст касается легкая улыбка,- конечно же в такие моменты ты была не рядом со мной.. я всегда вызывал у тебя только злость или какую-то степень отвращения, но… мне так хотелось вновь тебя увидеть,- откровение на которые я никогда прежде не решался. Наверное ты удивлена не меньше чем я сам,- если бы не воспоминания о тебе, я бы не выбрался оттуда… и…,- нет, это слишком сильный поток признаний, поэтому всё что остается так это притянуть тебя к себе еще ближе и поцеловать, поцеловать страстно, жарко, как не целовал никогда прежде. Разве это не о многом говорит, моя Саманта?

Никогда не влюбляйся. Любовь приносит только боль и разочарование. Даже если любовь кажется тебе взаимной, даже если ты понимаешь, что женщина, в которую ты влюблен ТА единственная, то в один момент сказка просто превратится в самый настоящий кошмар. Кому-то удается быть счастливым в отношениях большую часть жизни, а кто-то обжигается в первые дни. Мы никогда не были примерной парой, да и были ли парой в принципе? Странно, нас поставили в пару наши же отцы, они заключили какой-то глупый договор, следом был непреложный обет и вот мы просто обязаны быть рядом друг с другом, иначе мой отец отправится на тот свет, а там ему будут не очень-то и рады, я в этом более чем уверен. Это странно, как-то излишне старомодно лишать детей права выбора. Он ведь сам готовил меня к тому, что род просто необходимо продолжать с чистокровной волшебницей, иначе никак, а здесь смотрите-ка – «держи сынок руку этой полукровки, я вас недоблагославляю». Именно так и никак иначе. Этот человек, не смотря на свой грозный вид и холодность боялся смерти. Странно, что я сразу не благословил его на похороны и отпевание, ведь мы никогда не были близки, поэтому с легкостью мог бы отказаться, и тогда отца хватил бы удар в ту же секунду, но я согласился. Согласился, хотя тело и разум всячески протестовали. Саманта не была девушкой моей мечты, хотя была не дурна собой, вот только характер подкачал, впрочем, мой характер тоже был не сахарный, поэтому я постарался не замечать ее закидонов и порой слишком уж недовольного тона. Впрочем, была ли хоть одна девушка приближена к моему идеалу? А был ли идеал? Не знаю, кажется, идеалы красоты слишком уж преувеличены. Но, тем не менее, Саманта всё же отвоевала себе маленький клочок места в моем сердце. Там было холодно, слишком холодно, но она как-то прижилась. Я старался не замечать эти перемены, а когда мысли всё же останавливались на этом, то я просто находил отговорку. Вроде как, это не чувства, это просто толика уважения из-за ее взбалмошного характера и умения противостоять мне.
Саманта и впрямь могла дать отпор, и это порой удивляло меня. Впрочем, по большей части она просто огрызалась, а это уже выглядело крайне смешно. Порой Фосетт смотрела на меня как кролик на удава, и это подпитывало во мне чувство гордости за самого себя. Мой отец любил, когда его боялись другие люди, и, судя по всему, я взял эту черту от него.
Шло время, и клочок в сердце все разрастался и разрастался, а я всё продолжал это игнорировать. Я не умею любить. Не умею. Точка. И рассуждать тут не о чем. Мое сердце мертво с самого рождения, я ведь с молоком матери впитывал прописные истины чистокровных семей – всё имеет свою цену в жизни, нет понятия «надежда» и «удача», есть только «тонкий расчет» и «оправданные инвестиции». Брак моих родителей – правильные и оправданные инвестиции, не более. Вот и мой брак будет… инвестицией в жизнь моего отца. Хреновая получается инвестиция, да? Так может быть отказаться? Может быть, нужно перестать мучить эту женщину? Так стоп, почему я забочусь о ее благополучии? Почему я думаю, что она страдает рядом со мной? Почему я думал о ней всё это время?
- Ну что ж, раз ты так хочешь говорить – говори, - затыкать женщину бесполезно и это знают все мало-мальски умные мужчины, поэтому стоит дать возможность выговорится этой дамочке, тем более мы «расстались» не слишком хорошо. Пусть выговорится это вроде как полезно, я читал.. когда видел.
Письма. Письма от неизвестных людей, почему же мне кажется, что эти самые люди относятся к моему кругу общения. Иначе, какой смысл кому-то писать эти гадости Саманте? Такое поведение могут позволить себе только чистокровные волшебники, и то только те, которые упиваются своим ядом, у которых он уже переваливается за края.
- Твоя мать сотню раз говорила мне, что ты особенная, а размышляешь как и все женщины,- одинаково бестолково, иначе не скажешь,- тебе не кажется, что право выбору у меня никто не отбирал, и я сделал это не для галочки, не просто потому что так было нужно, а потому что меня задели слова этого ублюдка, - он ведь ублюдок, иначе и не скажешь,- с каких пор тебя заботят то, что говорят другие?
Кажется, этим страдают опять таки чистокровные семьи, это для них важен авторитет, это они должны быть всегда собраны и сосредоточены, не дай боже где-то проколоться, что-то не то сказать и всё в этом духе. Так с чего ради Саманта сейчас страдает о том, что говорят другие, и как эта ситуация сказывается на нашей жизни? Не понимаю. Глупость. Аж на смех пробирает, честное Мерлиновское.
Понимаю к чему она клонит, и где-то внутри все сжимается и это точка невозврата. Мерлинова борода, если бы я только мог позволить себе этот всплеск эмоций, то наверняка бы схватил ее за плечи и сказал это заветное «я люблю тебя, слышишь?!», но вместо этого взгляд становится стеклянным. Спасибо, родная, ты пробудила во мне океан холода и одиночества. Спасибо. Я ведь думал, что  никогда не почувствую это легко послевкусие какого-то предательства. Я ведь стою на ногах, и вижу только ради тебя. Если бы не ты, я бы сдох в первые дни в Мунго, но…
- Ну что ж, если ты для себя всё решила, и если тебе нравится врать самой себе,  то я не смею больше напрягать Вас своим присутствуем мисс Фосетт,- ох уж этот стальной холодный тон, кажется, по ее коже даже пробежали мурашки, я никогда не был с ней таким отстранённым, таким чужим. Делаю шаг вперед, оказываясь рядом с ней, словно желая в последний раз насладиться этим подобием близости. Наклоняюсь чуть ниже и шепчу на ее ухо, - оставь себе,- последнее что я кинул Саманте перед тем как покинуть ее квартирку. Внутри всё умерло… в очередной раз. Никогда не влюбляйтесь.

Наша следующая встреча была совершенно не запланированной, и произошла она в Мунго в самую дождливую ночь в  году. В эту ночь здесь оказалось слишком много волшебников, но в этом крыле было достаточно тихо.. единственное что нарушало тишину – истошный вопль мужчины. В этой палате побывало больше десятка колдомедиков, но все разводили руками. Вся рубашка его была покрыта кровью.. его кровью. Амелия Хиггс, чья кожа и без того была аристократически бледной стала похожа на саму смерть.
- Тебе лучше отправиться домой,- тон был даже приказным. Странно, но в данный момент именно я решал кому и как нужно поступать. Мать поднялась на ноги и направилась прочь даже не смея возразить, видимо понимая, что всё это бесполезно.
Уже окончательно стемнело, я вышел из палаты, потому что атмосфера там стояла прямо скажем удручающая. В воздухе витал запах смерти, а я надышался им в то время, пока сам находился на грани жизни и смерти. Из-за угла вывернула девушка с бутыльком в руках – очередное лекарство, которое никак не поможет. Это была она, я узнаю Саманту даже с закрытыми глазами, а вот она меня, кажется даже не заметила, ведь я стоял в тени коридора.
- Работаешь?,- это странный вопрос, но девушка чуть было не выронила из рук ту микстуру, что несла прямиком к палате моего же отца. Бьюсь об заклад, она не знала кто там,- не беспокойся Саманта, я здесь не из-за тебя… хотя,- чуть хмурюсь и направляюсь обратно в палату,- ты ведь шла сюда? Идем,- идем моя несчастная любовь,- ну чего ты боишься…,- стоило только упомянуть о боязни, как Фосетт вмиг натянула на себя эту маску самого смелого кролика в мире и прошествовала следом за мной .Человек на постели мало напоминал ей Эдварда Хиггса. К концу дня его тело покрылось струпьями, он захлебывался в собственной крови, уже не мог кричать. Он окончательно иссох, и вот-вот был готов отдать душу Дьяволу, ну или кто там заведует нижним этажом,- делай свою работу, не беспокойся он тебя не признает,- да, в последний час отец лишь бредил. Саманта собирается с духом, наливая в небольшой стаканчик микстуру. Отец перехватывает ее руку, больно впиваясь пальцами в нежную кожу. Медленно, совершенно не спеша поднимаясь с кресла, разжимаю стальную хватку старика, и Фосетт отшатывается назад,- творение рук твоих, любимая,- да Саманта, кажется, ты не подумала, что твой отказ превратил этого человека в ходячий труп. Кажется, ты не подумала, что своим отказом ты обрекла его на страдания и боль. То кольцо подарил тебе не я, то кольцо преподнес тебе мой отец, оно словно было символом скрепления их непреложного обета. Как только ты сняла его со своего пальца, как только выдала всё это… отец начал сдавать. Все происходило слишком быстро. Некогда абсолютно здоровый человек вмиг превратился в развалину. А ведь она просто не может сбежать, она должна быть тут, ведь сегодня так много пострадавших, и так мало колдомедиков. Черт, да ее словно сама Судьба направила сюда. Нас ждет длинная ночь, любимая

- Мистер Хиггс, Вам письмо,- женщина кидает взгляд на Саманту, словно сочувствует последней, о, потрясающе, теперь я в глазах общественности тиран. Простите, но я думал, что уход за больными входит в обязанности этих дамочек, что работают в Мунго… или они на меня так смотрят, потому что я совсем недавно умирал, и все работники уже давно меня заочно похоронили? А я вдруг взял и выжил, какой плохой Хиггс, как он посмел. Даже смешно от таких мыслей, но по сути дела так и есть, ведь все пророчили мне смерть. Представьте какого это лежать на не совсем удобной койке, умирать от боли которая разъедает тебя изнутри, и слышать тихие переговоры медицинского персонала «возможно это его последняя ночь». Последняя ночь, Мерлиновы подштанники, да я был бы рад, если бы та ночь в действительности была бы последней. Но нет же, боль усиливалась, голос совсем охрип от постоянных криков, тело сводило судорогой настоль сильно, что порой мне казалось, что еще немного и сломаются кости. Они сочувствовали, но делали это так не искренне, и может быть, будь я в силах, то высказал бы все, что о них думаю, но я не мог. Когда рядом оказывала Саманта то эти противные голоса стихали. При ней они ничего не говорили, двойственные лживые с… нет, нельзя так говорить о женщинах, но как можно завуалированно желать человеку смерти, когда ты черт подери работаешь там, где от смерти должны спасать. Не понимаю. 
Принимаю из рук девушки белый конверт, который тут же разворачиваю, конечно же родственники справляются о здоровье любимого члена семьи. Сухие строчки, в них нет ни тени жалости или сострадания, нет только «сообщите о здоровье Эдварда», а так же подпись отправителя. Тихо хмыкаю, глядя на бумагу, Саманта пока занимается какими-то своими делами целителя, а я поражаюсь сухости и скупости семьи на сострадание. Должно быть, когда со мной случилась та беда, то они даже ничего и не писали, считая, что «так и надо этому мальчишке», или что-то вроде «это ему кара за то, что решил связать свою жизнь с полукровкой». Это было бы в их духе. В то время обо мне волновалась лишь Саманта, не нужно было быть зрячим, чтобы это понять. Это ощущалось, в ее поведении, в ее отношении ко мне, в ее словах. Это так странно, когда девушка, не так давно называвшая тебя тираном, старается как можно аккуратнее размочить прилипшие к ранам бинты, как она переживает эту боль вместе со мной. Она единственная кто так переживала за меня, а после она стала той, кто решил положить всему конец. Забавно, ведь я вернулся к ней, я выжил ради нее, но насильно мил не будешь, или же…?
В конверте была заботливо подготовлена бумага для ответа, поэтому добыв перьевую ручку, я написал всего лишь пару строк, таких же сухих, таких же бездушных. «Не переживайте, в случае кончины Эдварда, вы узнаете об этом незамедлительно». Слишком жестоко по отношению к собственному отцу? Мерлин вас раздери, вы в курсе, что этот человек был и остается самым ужасным тираном который буквально лишил меня детства? Мы не были близки, и не будем, поэтому пусть скажут спасибо, что я в принципе что-то написал в ответ.
Подчерк идеальный, чуть резковатый, это я перенял от Эдварда, может быть это единственное «хорошее», что можно было перенять у этого человека? Письмо достигнет адресата совсем скоро, и Саманта наверняка считает, что мы застряли где-то в прошлом. Она вот любит трепаться по телефону, а еще писать эти сообщения своей семье, а мы как-то обходимся письмами. Да и никакой телефон не прожил бы у меня больше одного дня. Представьте, как ухудшилось бы мое настроение, если бы поздней ночью, или ранним утром мерзкое изобретение не менее мерзких маглов начало бы издавать противный писк…. или вон как в случае с телефоном Саманты – горланить глупые девочковые песенки.
- Благо моя мать  ушла, иначе было бы очень-очень плохо,- ну да, мать разозлилась из-за случившегося,- отец отдал тебе то кольцо, да? Как раз после того, как непреложный обет был заключен, ты сняла кольцо и… вуаля,- показываю рукой на мистера Хиггса старшего, в тот самый момент когда его лицо вновь исказилось болью,- она была готова убивать,- почему ты так затравленно смотришь на меня? Боишься, что это могло бы оказаться правдой?
- Я бы не позволил,- в этот момент я вновь напомнил тебе того Хиггса, который просил тебя прилечь рядом на больничную койку,- не позволил бы никому что-то с тобой сделать,- странное признание, да? На что надеялся на что в принципе возможно надеяться сейчас?
Срываешься, в твоем голосе столько обиды, словно я назвал тебя «шлюхой» или как-то хуже, даже смешно, ты ли не мечтала о том, чтобы я признался тебя в собственных чувствах,- почему? Так отвратно быть любимой женщиной совсем не любимого мужчины?
Хорошо. Ты сама выбрала этот путь, сама поддалась на провокации людей, что писали тебе эти письма. Ты. Это все ты. Я не мог быть рядом, я не мог говорить, что все это бред, не мог защитить тебя в тот момент, а ведь слова ранят куда сильнее чем физическая боль. От слов всегда больнее. Синяки и ссадины заживают, переломы срастаются, а вот слова, пропитанные ядом, застревают в голове на веки вечные.
- Достаточно, чтобы отправиться в мир иной, но старик цепляется за жизнь,- ты закатываешь глаза, просишь быть серьезным. О, я серьезен дорогая,- значит не все потеряно?
Ну вот, тут же напряглась, словно вот-вот кто-то выстрелит в спину, и ты распрощаешься с жизнью. Мои слова для тебя сродни смерти? Оказываюсь позади тебя, в тот самый момент, когда ты заканчиваешь все эти процедуры.
Честно говоря, мне не хватает этой близости. Хочу опустить руки на твои плечи, но медлю, а ты словно забываешь, что необходимо дышать. Решаюсь, и ты вздрагиваешь. Глупая, я не собираюсь тебя душить, не собираюсь сворачивать шею, хотя моя семья сделала бы это с превеликой радостью,- уже забыла? Не причиню тебе боли,- говорю это тихо, словно отец в состоянии услышать нас, но к счастью он уже словно в предсмертном бреду, его глаза широко распахнуты он смотрит в потолок, словно видит то, что не подвластно нашему взгляду.
- Забавно. Ты всегда говорила, что я слишком холоден, что я ничего не чувствую. Ты так усердно пыталась это изменить, а как только изменения начали происходить, то ты просто отступила назад,- мои руки скользят по твоим плечам вниз. Твоя кожа такая бархатная, такая теплая, кажется даже горячая. Ты волнуешься? Кажется, даже слышу, как часто бьется твое сердце сейчас,- ты не дала шанса,- и вновь вверх,- теперь ты больше смахиваешь на меня, чем я сам,- странно и одновременно пугающе, я ведь не хотел чтобы ты менялась. Ты бесила меня, порой до нервного срыва, особенно раньше, а все потому что была отличной, но шло время и мы притирались, старались, и это даже получалось. Отступаю назад и отхожу к огромному окну, откуда виднеется яркая луна,- скажи, это действительно так ужасно…,- в палате воцарилось гнетущее молчание,- быть любимой мной?