Покинув душную нору, беглец спешит увидеть дом.Стремиться вперёд, не чувствуя усталость, ведомый новым для него чувством, не объяснимым. У этого чувства горьковато-сладкий вкус, цвет старого дерева и замшелого камня, запах яблоневых цветов и пыли. Подошвы сапог тонут в грязи просёлочной дороги, но путник не думает о том, чтобы воспользоваться привычным способом передвижения. Это глупо, но ему хочется найти дорогу самому, прийти пешком туда, откуда он когда-то шёл на смерть, откуда он бежал в изгнание.
Всё, граница пересечена. Воздух вокруг рябит, содрогаясь, но признаёт право гостя приблизиться к охраняемой тайне. Словно впитывая тени древесных крон и запоздалый утренний туман, впереди вырастает Дом. В груди у Керроу что-то сжимается. Стены, когда-то укрытые зелёной мантией плюща, предстают обнаженными, и камень словно ёжится, весь в каплях росы. Окна, смотревшие на всех с величавым спокойствием тёмных резных рам, теперь удивлённо-обижено рассматривают ни в чём не виноватое небо яркими белыми "французскими" проёмами, а у крыльца, где вместе с хозяевами встречали гостей кусты тёмно-красных, почти чёрных роз, цветут возмутительно розовые петунии. Ветер скрепит в ветвях почти укоризненно, а Амикус не верит своим глазам.
Гербы на воротах всё те же, и охранные чары отзываются на прежние пароли. Нынешние хозяйки не знают и половины всего, что прячет этот дом, и даже малой толики того, чем дом охраняется. Две девицы посредственной силы, без мужчин в семье, заполучившие дом при том, что истинные наследники живы...Если бы они ещё заботились бы о нём, так нет же - они превратили могучую усадьбу в домик с рекламного буклета. Не хватает только писклявого голоска, повествующего о светлых детских и какой-нибудь весёлой и слюнявой псины на газоне. Где-то внутри зрела злость.
Отбросив со лба норовящие залезть в глаза каштановые кудри, Амикус нашёл почти заросшую тропку, ведущую вокруг дома в старый яблоневый сад. Шагая по покрытым мхом камням, он думал, что если обнаружит сейчас вместо сада одни пеньки, то обязательно дождётся возвращение девиц-хозяюшек, дабы по отрубать им руки.
К счастью, для Флоры и Гестии, сад был на месте, и даже почти ухожен. И каменная беседка у пруда тоже была цела. Нет, возвращение домой не отшибло у Амикуса мозги, он прекрасно помнил, что ему здесь нужно, и не собирался думать о смысле жизни, возлежа на каменных скамейках. Мало кто знал, большинству знать не полагалось, что именно отсюда, из беседки, начинается один из потайных ходов в Дом. В то время, как строились все эти магические особняки, волшебники, подумать только, боялись магглов. И вместо того, чтобы жечь огнём всех, кто приходил к ним с лампадами и осиновыми колами, они придумывали ходы для отступления. Смешно.
Но в данный момент соваться через главные двери было бы глупо - Амикус не знал, обновлялись ли на них охранные чары, а повторения истории с той тушкой из Министерства не хотелось. Про этот ход нынешние владелицы дома если и знали, то вряд ли придавали ему большое значение.
Каменная крышка люка поддалась с трудом, из открывшегося тёмного зева понесло затхлостью, влажной землёй и червями. За столько лет обшивка хода могла раскрошиться, или же вообще обвалиться. Держа палочку наготове, мужчина спрыгнул в яму, и со страшным скрежетом захлопнул люк.

Тёмный ход извивается, словно чрево огромной змеи. На обложенных камнем стенах видны потёки влаги, кое-где камень начал крошиться, будто гноящиеся раны, обнажается влажная земля со следами древесных корней и мерзкими бордовыми червями. Лучи Люмоса скользят по стенам, безжалостно выхватывая из темноты кротовые норы и крысиные следы. Амикус пытается убедить себя, что это просто тайных ход, что даже хорошо, что он в таком запустении, ибо о нём знать никто и не должен. Но нехорошее предчувствие растёт в груди. Он ускоряет шаг, стремясь быстрее прийти ко входу в дом. Быть может, там будет хоть что-то не разрушено, не уничтоженное. Хоть какая-то часть памяти великого Рода, не преданная забвению.
Каменные ступени крошатся под ногами, мужчина едва не оступился, спеша поскорее добраться до второго люка. Крышка приподнята, и в мрачный тоннель врывается луч света и поток чистого воздуха. Словно ныряльщик из глубины, Керроу устремляется наверх.
Люк открывается с трудом, приходится приналечь плечом. Снаружи - незнакомая просторная комната, светлый паркет и колыхающиеся занавески на окнах. Амикус пытался вспомнить эту комнату, но...Он давно не пользовался этим ходом и мог забыть, куда тот ведёт, но это помещение казалось совершенно чужим. Эта грязная дыра в полу и выбравшийся из неё человек были здесь чужими, в чистом и кружевном мирке.
Амикус захлопнул люк, и в последний миг ему показалось, что эхо в проходе родилось раньше, чем прозвучал скрежет давно не смазанных петель крышки. Но только показалось, и только на миг.
Незваный хозяин внимательно огляделся вокруг. Он даже подошёл к окну, чтобы понять, что вид оттуда ему знаком. Но комната...Вдруг, будто вспышка яркого света в темноте, бьющая по глазам - широкий подоконник, тяжёлые бархатные портьеры, снег за окном, камин, отец в тёплом халате с тяжеленным талмудом в руках, говорящий, что Амикусу такие книги читать ещё рано. Слова страшных проклятий застряли в горле. Это был кабинет отца! Возле окна стоял диван, я чуть дальше - письменный стол и много-много шкафов, а вот там, где сейчас танцуют нахальные солнечные зайчики, была стена ограждающая кабинет от гостиной. На ней висели портреты...Амикус и сейчас помнил эти лица, словно видел вчера: полные достоинства и гордости, власти и силы - люди, родством с которыми Керроу-старший гордился больше всего. А Амикусу гордиться больше некем. Его семья предала его.
Клокотавшая ярость должна была найти выход, иначе её стало бы опасно много. Взмах палочки, и с треском лопается шёлковая обшивка на стенах, из-под золотистой ткани проступает тёмное дерево. Ещё удар, и ни в чём не повинный паркет со стоном идёт трещинами. Жалобно звенят стёкла, вспыхивают и мгновенно сворачиваются чёрным комком занавески на окнах, холст в раме на стене - детская мазня, отдалённо напоминающая пейзаж - превращается в лохмотья. Тонконогие столики и крошечный диванчик летят кубарем по комнате, лишаясь в полёте своих изящных конечностей.
"Хватит. ты пришёл сюда не комнаты крушить", - раздаётся в голове серьёзный голос, почему-то похожий на голос отца. Именно так в последнее время начал говорить Рассудок. Сегодня голос особенно печален. Это место, теперь похожее на поле битвы, успело побывать и кабинетом самого Амикуса. Но он всегда чувствовал тут призрак отца. А отца он любил. Пожалуй, почти так же сильно, как Алекто.
Мысль о сестре немного отрезвила Керроу. Он опустил палочку, не глядя на то, что только что натворил. Мозг лихорадочно соображал, что могли девчонки Керроу и их семья сделать с хранилищем редкостей, и знают ли они про тайники. Пожалуй, нет. Там хранилось не мало опасных и редких артефактов, если бы тайник нашли, было бы много шума.
Осталось только самому найти тайник. В конце девяностых Амикус перенёс его на новое место, так, на всякий случай. И наставил охранных чар и паролей, половину из которых теперь забыл. И разумеется, он не помнил, был ли среди множества спрятанных вещей тот самый артефакт, что ему нужен. А Керроу-старшего как то не было привычки заводить на каждую безделушку инвентарную карточку. Но как выглядит амулет, Амикус примрно представлял.
Оставив страдать в одиночестве подвергнувшуюся насилию комнату, мистер Керроу отправился блуждать по своему-чужому дому в поисках того, что когда-то называлось его спальней.

С каждым шагом Амикус убеждался, что новые хозяева пропитали эти стены не ядом, убивающим дом, а всего лишь снотворным зельем. Напиток Живой Смерти - порой одной капли хватает, чтобы уподобить сон вечному забвению. А каплей этой может стать что угодно, хоть замена занавесок, новый паркет или спрятанные в чулан старые портреты. Если дух слаб - ничего не поделаешь, и даже не жалко. Не можешь бороться - умри.
А некоторым и ведра не хватит, чтобы сном вечным уснуть. Здешние изверги постарались так, что у Керроу внутри всё кипело и бурлило от желания немедленно снести осквернённый дом к чертям собачьим. Но дом, будто извиняясь за чужие грехи подсовывал под скользящий взгляд зовущие уютные тени ниш и углов, знакомым голосом пытался что-то  нашептать сквозь скрип лестниц, показывал раз за разом знакомый до боли вид из окон, и ожесточившееся сердце смягчилось. Немного. Но увы, слишком поспешно.
Взлетев на второй этаж, где находились хозяйские спальни, по крайней мере, лет пять назад, Амикус с вспышкой радости обнаружил знакомый маленький холл и коридор с множеством дверей. Он мог бы с закрытыми глазами пройти тут, и не ошибиться дверью. Последняя, по левой стороне, угловая комната, с окнами на внутренний двор и беседку с тайным ходом. Гости, бывавшие в доме Керроу, всегда думали, что спальня Амикуса - самая большая в доме, они судили по расстоянию между предыдущей дверью и входом в покои старшего сына семьи. Но в свою комнату Керроу никого кроме отца, сестры и домовых эльфов не пускал, и не было возможности у любопытных проверить свою идею. Да и незачем им было знать, что спальня - лишь половина кажущейся площади, остальное - хранилище снов этого Дома, как приятных и ярких, так и откровенно кошмарных.
Помедлив секунду у двери, Амикус дёрнул на себя ручку, дверь распахнулась, и на мгновение незваный гость оказался ослеплён ярким светом, бьющим из окна напротив. Практически все окна в этом доме были настроены на то, чтобы ослеплять входящих, не готовых к этому. Кому из предков пришла такая идея, не известно, но он определённо был умным человеком. Его можно было бы похвалить и сейчас, когда мистер Керроу, привыкнув к свету, ошарашено оглядывал комнату, когда-то бывшую его клочком личной территории.
Стены были обиты светлым шёлком, на полу - золотистый ковёр с длинным ворсом, на обоях кто-то не дрогнувшей рукой пришпилил бумажки с детскими рисунками, а в алькове, где раньше стояла огромная кровать под балдахином, теперь ютилась маленькая кровать с покрывалом в каких-то розовых кроликах.
Бывший хозяин сделал шаг в комнату, крепко сжимая в руке волшебную палочку. Его взгляд скользнул по камину, старому, из тёмного камня, который давным давно уже не разжигали. На каминной полке сгрудились десяток рамок с фотографиями, на всех был изображён какой-то малыш в розовых ползунках, или в кружевных комбинезонах, а вокруг бегали разные женщины, в том числе и близняшки Керроу. На одной из фотографий объектив зацепил мужчину с кислым выражением лица, и Амикус был с ним солидарен.
"Но у Керроу нет наследников...Или одна из этих девиц уже бастарда принести успела?" - Керроу не знал, на что надеется больше - на то, что этот ребёнок какой-то племянник со стороны, или вовсе принадлежит семье друзей нынешних хозяев, но тогда возникал резонный вопрос: почему он живёт тут так часто и долго, что ему уже лучшую комнату выделили. В таком ракурсе лучше иметь бастарда в доме, но хоть с каплей крови истинного Рода.
С самым правдивым удовлетворением Амикус взмахом палочки разнёс в щепки детскую кровать. Из-под несчастного предмета мебели выкатились игрушки, тут же превращённые в пепел. Кукла с выдавленными глазами смотрелась особенно печально, когда светлые локоны пожирало жадные язычки пламени. В воздухе запахло гарью. Это распалило мужчину ещё больше. Он безжалостно рассёк и сдернул со стены клок шёлковых обоев за кроватью, потом с тем же остервенением раскрошил в труху деревянную панель. За панелью оказалась простая каменная стена, об которую хорошо бы было биться головой. Но Керроу хорошо знал, что он ищет. Пальцы помнили каждую трещину, каждую щель, ведь он провёл тут множество бессонных ночей, пытаясь спрятать от чужих глаз наследие семьи. Но с тех пор прошло не мало лет. Узнают ли его камни и чары?
- Ну давай, ну же..., - прошептал Амикус, водя палочкой по камням, прислушиваясь к слабому отклику магии. Он был напряжён до предела, сосредоточен, как вдруг...
- Амикус! - где-то за дверью прозвучал знакомый женский голос, голос Алекто. Не будь каменный холод по руками и запах гари в воздухе на столько реален, Керроу подумал бы, что всё вокруг ему сниться. На один миг, один только миг ему показалось, что всё вокруг просто запутанный сон, а он просто заснул в своей комнате, и сейчас войдёт Алекто, чтобы разбудить его к обеду. Но окружающая реальность, увы, была реальность. Амикус даже сначала не поверил, что голос сестры ему не послышался, но потом в коридоре послышалось ещё какое-то ворчание, и опять тот же тембр.
- Нет, ну вот какого чёрта! - мысль, что это не Алекто, уже не допускалась. Амикус был уверен, что закон подлости и женской глупости достаточно резв, чтобы поднять мисс Керроу с кровати, где она должна была отдыхать, и погнать к чёрту на куличики.
- Алекто! - Амикус распахнул дверь комнаты, за которой сестра и обнаружилась. Раздражение мешалось с чем-то непонятным, но для себя Амикус решил, что в принципе, не так уж зол, как хотел показать. - Объясни, какого дьявола ты тут делаешь?

Если на свете и существовал человек, для которого не существовало правил - это была Алекто. И самое интересное - ей всё всегда сходило с рук. Она врывалась в спальню ни свет, ни заря, поднимала пол-дома своей арией хорошего настроения. Она таскала из библиотеки книги, про которые ей даже знать не полагалось, и отец только улыбался. Она отправлялась в опаснейшие рейды, откуда юной пожирательнице казалось просто не суждено выйти живой, но она возвращалась, с опалёнными волосами и поводами за неё гордиться. Сейчас она просто говорит, что "просто не могла остаться одна", и вместо ожидаемой злости в душе её брата растёт ощущение вины, что она оставил её одну.
- Ты могла бы хоть предупредить, что собираешься навестить поместье, я взял бы тебя с собой, - ворчливо произнёс Амикус, всё ещё стараясь изображать недовольство. Но всё таки стоять в этой комнате, среди знакомых стен рядом с Алекто было правильнее, чем в одиночестве устраивать погребальные костры памяти и надеждам. - Этот дом - всё ещё наш дом, и тут имеются некоторые вещи которые только нам могут принадлежать. И разумеется, я хочу их забрать.
Это "нам", "наше" и "мы" звучало в речи Керроу куда чаще, чем привычное для большинства слизеринцев "я" и "моё". Тем более странно - по отношению к женщине. Среди Пожирателей Смерти дам почти не было, и не удивительно - редко даже образованную аристократку допускали до вершения судеб мира. Но Амикус обнаружил даже раньше отца, что его сестра превосходит умом многих его товарищей, а при наличие тонкости и дипломатичности - и его самого. Сестра, способная стать другом, сообщницей и советчицей - это Дар Небес, такими подарками не разбрасываются. Их берегут, холят и лелеют.
- Ты не могла не догадаться, что моя комната - это не только комната. Тут есть кое-какой секрет, - Амикус подошёл снова к стене, которую ощупывал. Магия охотно отзывалась, и найти "пусковой крючок" защитных чар не составило труда. Вот только чары были универсальными, кровь рода они сами по себе не распознавали, и Керроу об этом забыл. Когда в стене что-то щёлкнуло, на мгновение на лице мужчины отразилась радость, но секунду спустя раздался громкий хлопок, и незадачливый взломщика отбросило от стены, ослепив яркой вспышкой. Мир вокруг завертелся, Амикус врезался в обломки детской кровати, поднимая с пола успевший осесть пепел и мелкие щепки.
- Я забыл про эти чары, - безэмоционально произнёс поверженный, рассматривая потолок. - Чары завязаны на кровь, но её нужно дать самому.
Почему такое количество самой разнообразной магии питается от крови - неизвестно. Возможно, привычка магов связывать по-настоящему серьёзные чары с кровью идёт из тех времён, когда кровь считалась вместилищем души, и этой красной жидкости вообще придавалось чуть ли не божественное значение. Или дьявольское.
Собираясь принести кровавую дань собственному Дому, Амикус вынул из-за голенища сапога широкий серебряный нож. Можно было бы вспороть вены и заклятием, но ровно как кровь была самой магической частью человеческой плоти, так и в ритуалах по сей день, по поводу и без повода маги предпочитали серебряные ножи. Острое лезвие врезалось в кожу запястья, рассекая её вдоль вен и жил, вместе с клеймом. Струйки крови, словно браслеты, обняли руку, устремившись от края раны, кровь капнула и на пол, живописно дополняя разгром. Кровь - это почти всегда красиво.
Одного прикосновения разрезанной руки к стене хватило, чтобы тайник признал право доказавшего свою принадлежность к Керроу на свои тайны. Взмаха палочки хватило, чтобы залечить порез, и ещё одного - чтобы развеять ставший зыбким морок. Теперь перед Амикусов и Алекто была не просто стена старой каменной кладки, но с небольшой дверью, окованной железом. Усмехнувшись, Керроу-старший дёрнул дверь на себя, та мягко поддалась, даже не скрипнув петлями. За дверью оказалось...ничего. Точнее - серое  тусклое небо, стена слева, идущая углом, окна справа, яблоневый сад, видный из-за угла.
-Я гений, верно? - с самым довольным видом Амикус перевёл взгляд на сестру. Этой своей идеей он и вправду гордился больше всего.
На стене снаружи дома, возле комнаты Амикуса и вправду можно было различить некую узкую дверцу, точь в точь такую, как та, что только что отворили изнутри. Гости дома чаще всего слышали версию о старом балконе, который обвалился, и в который вела замурованная изнутри дверь. Вот только дверь, что была в комнате Амикуса, находилась на полметра левее, и выходила не на фасадную стену, а вела в потайную нишу в углу дома. Авроры однажды уже были здесь, когда Амикуса и Алекто схватили первый раз. Тогда эти недоумки оказались не такими уж и недоумками, он догадались взять по капли крови брата и сестры, но наткнулись в результате на дверь в никуда. Амикус тогда, смеясь, рассказывал о старом разрушенном тайнике и обвалившейся потайной стене. Его веселье по поводу лишней работы авроров было красноречиво, и ему поверили. В ту пору работы в Министерстве Магии было слишком много, и сыворотку правды никто не применял. Сейчас бы такой фокус уже не прошёл.
Амикус шагнул вперёд, в пустоту. Он должен был рухнуть с высоты второго этажа, но вместо этого его ноги нашли каменный пол, а вокруг выросли стены. Дверь теперь вела в небольшой чуланчик, с полками по стенам, ящичками и сундучками, распиханными по углам.
- Ну, как тебе? Войти сюда может только тот, кто точно знает, что тут есть тайник. Все прочие окажутся на газоне у стен дома, с уверенностью, что упали с приличной высоты, - тревога, страх, гнев - всё было забыто. В жилах бурлила радость, доминантным желанием было увидеть в глазах сестры восторг и уважение. Как в тот далёкое время в детстве, когда обо всех своих успехах сын Керроу докладывал в первую очередь не отцу, а сестре.

Тайник - странное понятие. В детстве тайники нужны были, чтобы хвастаться их наличием перед друзьями, спрятанные по углам дворов маленькие тайны показывались всем и каждому, кто хотел смотреть, "по большому секрету". Потом появляются тайники от родителей - туда хорошо прятать личные дневники, письма от первой любви и записки вроде "вот я умру, и вы все будете плакать". И совсем не важно, что родители то, скорее всего, прекрасно знают, куда и что ты прячешь. Бывают секреты, о которых никто никогда не должен узнать, и тогда человек исхитряется сделать так, что сам забывает, куда и что прятал, только в душе противно гремит от памяти ключ, размером с Собор Парижской Богоматери, и столь же тяжёлый.
Но есть тайны, которые ты ревностно хранишь, прекрасно зная, что однажды придётся их раскрыть. И они тоже бывают тяжелы и горьки, порой рассказать и показать что-то другому стоит той же отваги, что и ринуться под смертельное проклятие ради кого-то. Амикус не строил иллюзий, он прекрасно понимал, что рано или поздно Алекто узнает, что именно её дорогой брат повинен в страшном недуге, что постиг её. И его молчание станет отягощающим обстоятельством. Да, сейчас он её друг, брат и союзник, тот, кто остался рядом, когда мир раскололся. А когда трещина пробежит по их несчастному осколку, где будет разлом - рядом с ними, или между?
"Я не оставлю тебя, не оставлю. Разве что ты сама убьёшь меня однажды. Но пока разрешаешь жить - я попытаюсь тебя спасти".
- По настоящему ценного тут давно нет, всё здесь, - Амикус вытащил из-под рубашки тонкую серебряную цепочку, на которой болтался маленький ключ, ключ от сейфа Гринготтса. - За что люблю гоблинов - им всё равно, с кем сотрудничать, - мужчина усмехнулся и снова спрятал ключ под одеждой. Мечты, что однажды они смогут открыть сейф Рода были несбыточны, но грели душу. Одного воспоминания о артефактах, книгах и ценных бумагах, что пылились на полках глубоко в подземельях гоблинов у Амикуса загорались глаза. Да, мечтать не вредно.
- Найти нам нужно одну вещицу...её прятать в сейф смысла не было, так как потребоваться нам она могла именно тогда, когда нет возможности войти в Банк и без опаски назвать свои имена. - Керроу-старший умел планировать, неожиданности и неопределённости - точно не то, что могло бы его развлечь. - Это должна быть брошь, или кулон. В виде ветки дерева. Она не большая, можно спрятать в сжатом кулаке, - Амикус принялся рыться на полках, бесцеремонно скидывая на пол барахло. Тут оказывались и результаты первых его экспериментов с артефактами, чары из которых давно выдохлись, книги по тому, что можно было назвать "введением в тёмную магию", пара пыльных книг по настоящему тёмных - для отвода глаз - в случае открытия тайника люди должны были поверить в то, что они набрели на что-то ценное, и у них не возникло бы желание искать где-то ещё. Попались и шкатулки с украшениями матери и Алекто - дорогие, но абсолютно не волшебные безделушки. Просмотренные коробки и ящики Керроу небрежно отбрасывал, всё время пытаясь вспомнить, куда он положил амулет. Он помнил, как держал его в руках, помнил, как выглядела шкатулка, но вот куда засунул он её - загадка.
Когда уже все полки с одной стороны чулана были перерыты, стоящий на коленях у стены Амикус вдруг нащупал у самого пола небольшую нишу. В руке сама собой оказалась квадратная коробка. Замок, держащий створки, заржавел, его пришлось поддеть ножом. Внутри в удобном бархатном ложе лежал не крупный кулон. Золотая ветвь, на тоненьких черенках - листья, по семь штук на каждом, все из ярких изумрудов. Казалось бы - ничего особенного, но желающие полюбоваться игрой света на камнях, могут различить в бликах едва заметную гравировку на золоте, переплетение кельтских узоров и рун.
- Ветвь ясеня  Иггдрасиль, - прошептал Амикус, разглядывая амулет. Спустя столько лет, он всё ещё не мог поверить, что в его руках именно этот артефакт. Но сомнений быть не может. Любая магическая вещь обладает душой, а порой и разумом. И умеет скучать. Будучи заточным столько лет в темноте, в дали от света и человеческого тепла, теперь амулет тянулся к магии волшебника, благодаря за освобождение приливом сил и растущей надеждой.
- Эта штуковина стоит больше, чем весь наш дом вместе с его секретами, - разворотив первую попавшуюся шкатулку с драгоценностями, Керроу выудил оттуда длинную золотую цепочку и продел в ушко кулона. Казалось, предчувствуя воссоединение с человеком, тот сам прыгнул на золотой поводок. Поднявшись с колен, Амикус велел сестре повернуться спиной, и аккуратно накинул цепочку на её шею. Защёлкивая замочек, он на мгновение прикрыл глаза. Ощущение маленького, но очень важного ритуала буквально витало в воздухе. Ясень, если уж говорить о символике - мужское дерево, и амулет был создан, скорее всего мужчиной. А теперь мужчина, которого магический предмет признал Владеющим, передавал защиту свою женщине, члену своей семьи. Не нужно слов, никаких заклятий, взмахов палочки. Магия чувствует человеческие сердца, читает прямо в душах. Может, сердца у Пожирателей Смерти и каменные, но они есть.
- Как ты себя чувствуешь? - Амикус с тревогой заглянул в глаза Алекто, стремясь найти там привычный здоровый огонёк.

Все мы, святые и воры,
Из алтаря и острога
Все мы — смешные актеры
В театре Господа Бога.
Бог восседает на троне,
Смотрит, смеясь, на подмостки,
Звезды на пышном хитоне —
Позолоченные блестки.
Бог, наклонясь, наблюдает,
К пьесе он полон участья.
Жаль, если Каин рыдает,
Гамлет изведает счастье!
Так не должно быть по плану!
Чтобы блюсти упущенья,
Боли, глухому титану,
Вверил он ход представленья.
Каин не имеет права на любовь, а настоящая любовь - это не та, что разрывает сердце. Разве Любовь - не спасение человечества, не её надежда? Уродливой, злой Любовь быть не может, но что делать тем, чья душа смогла взрастить лишь этого уродца, хотя мечтала она о красоте и силе, несокрушимой вере и радости? Что ж остаётся, только любить, как придётся, как можешь. Глушить в себе желание спрятать своё сокровище от всех, душить захлёбывающуюся кровью душу, когда та будет оплакивать друга, смеяться до спазмов в горле, зная, что делить последнего дорогого человека больше не с кем. Взгляни в зеркало кого ты видишь? Беглого узника? Ты узник самого себя, однажды ты почувствуешь, что плоть тебя тяготит, и путь дальше уже не страшит. Или может, там отражается тёмный маг? Твоя тьма - порождение тебя самого, твоей бракованной сущности, и магия тут не при чём.
"Скажи, что веришь мне, скажи, что любишь. И я снова поверю, что способен любить не причиняя боли, что моя любовь не стоит мне тысячи грехов. Я не умею любить тех, кому не нужен. Ты говоришь с такой верой, верь в свои слова, до последнего верь. Когда тебе покажется, что я тебя предал, когда ты поймёшь, что я почти убивал тебя, малодушно ждал, что волшебство рассеется, и Кара моя падёт не на тебя...Я ошибся, но ты не ошибёшься."
- Ты теперь под защитой, самой сильной, которую я могу дать, - стоящую совсем близко сестру нельзя не обнять. Как далеки времена, когда такие вот жесты считались ненужными нежностями. - Это скандинавский амулет, будто бы ветвь мирового дерева. Питает силы, очищает разум.
Очищать разум сейчас самому Амикусу не помешало бы. Чем дольше длилось противостояние со временем и магией, тем больше он погружался в пучину отчаяния. Трезвый расчёт, планы на будущее - где всё это, где тот Амикус, что сражался под знамёнами Тёмного Лорда, где палач и садист, где тот сумасшедший, что верил до конца в свободу и свою личную справедливость? Нет его больше, он мёртв. Захлебнулся в водах Северного Моря, погребён под обломками Хогвартса, задохнулся, глотнув сполна пепла великих идей.
- Пойдём, нам больше нечего тут делать, - развернувшись, Керроу шагнул к выходу. Едва брат и сестра покинули чулан, стена за ними стянулась, словно зачарованная умелой рукой рана, не оставив после себя ни следа шрама. Вновь каменная стена, и развороченная комната. - По сравнению с этим, наш новый дом, - слово "дом" Амикус произнёс так, словно оно отдавало тухлятиной, - кажется мне вполне приличным.
Решение созрело неожиданно, но так прочно обосновалось, превратившись в навязчивую идею, что противиться было не возможно. И спрятать следы поиска чего-либо так будет проще...
- Алекто, иди к выходу, тем же путём, что пришла. Я догоню тебя через минуту, - тон мужчины не терпел возражений. Бывали такие моменты, когда он не желал слышать никаких капризов, и это был тот самый момент. Амулет амулетом, но навредить Алекто сейчас может не только чьё-то проклятие.
Едва только скрипнула затворённая дверь, и шаги сестры послышались в коридоре, Амикус снова нацелил палочку на обломки мебели и клоки обоев. Секунда, мелькнувшая искра, и сухое дерево занялось огнём. Пламя в мгновение ока перекинулось на ковёр, повисло, раскачиваясь на шторах, полезло вверх по стенам. Воздух наполнился дымом. Ещё одним взмахом палочки Керроу растворил окно, и огонь, танцуя в потоках чистого воздуха, разгорался жарче. Это был простой огонь, не Адово Пламя, так любимое Амикусом. Но этот дом, измученный грязнокровками, заслужил погребальный костёр обычного огня, старого как мир.
Распухнув дверь, Амикус выскочил в коридор, ведя за собой, словно пороховую дорожку, линию огня. В коридоре мгновенно занялись безвкусные картинки на стенах, ковёр и цветочные гобелены. Ещё немного, и ведомый волшебством, огонь охватит всё вокруг. Вниз, на первый этаж, вгрызаясь в паркет, съезжая по перилам. Треском напевай себе, танцуй, забери всё, что было осквернено, и верни чистым. Эта сцена, на которой разворачивались трагедии человеческих душ, теперь пуста. Куклы обрезали нитки и сбежали, в сундуках поселились новые, с деревянными сердцами. Так пусть им будет напоминанием сгоревший театр.
Амикус нырнул в люк, плотно прикрыл крышку, прислушиваясь к нарастающему рёву огня сверху. У выхода в саду ждала Алекто, а из окон дома валил чёрный дым.
- Пойдём. Чтобы я не говорил...это больше не наш дом, - отвернувшись, он направился к воротам, которые всё ещё были распахнуты. Амикусу показалось, что он их прикрывал, может, ветер отворил створы? Впрочем, уже не важно. Выйдя за территорию поместья, Керроу протянул руку, прижал сестру к себе и трансгресировал на ставшее за пол дня родным болото. В последний миг, когда окружающий мир вокруг сжимался в крошечную точку, мужчине показалось, что он увидел кого-то или что-то, похожее на фигуру человека с длинными светлыми волосами. Но скорее всего это были локоны Алекто, задумываемые ему в лицо ветром.