У меня каждый день начинается с маленькой смерти,
Встретить меня – почти эшафот, верьте-не верьте.
Жарко.
От этой жары земля меняет цвет с буйно-зелёного с примесью оранжевого и вкраплениями голубизны воды на охристо-бурый и идёт сетью трещин и поверхностных разломов, в которых заметны кое-где иссохшие корни и стебли растений. Раскалённый воздух над ней словно замер, и под припекающим солнцем в нём рождаются миражи и фантомы, которые он предпочёл никогда бы не видеть впредь, а рубеж, отделяющий бред от яви, предельно истончается, так что два мира постепенно срастаются в один. Они мысленно молили о ветре – пусть даже об одном дуновении на обожжённых пустыней и небритых щеках, - но когда ветер всё же откликнулся, мечтать им вскоре пришлось уже о том мертвенном затишье, что обещало опустошительную бурю. Песок, сухой и колючий, взвихрённый его опаляющими порывами, бил им в лица, пока они не доковыляли, спотыкаясь, до ближайшего селения, от него першило горло и засорялись лёгкие; они глотали, кашляя, гарь и желали, чтобы всё это прекратилось – начиная с утра. Они шли – и под сапогами хрустели чьи-то останки, высушенные и выбеленные дождями и пеклом кости, а черепа горностаев и хорьков, таких же незадачливых охотников и опасной добычи, как они сами, моментально превращались в прах под их заплетающимися шагами. Они шли, и живые – животные и люди – прятались поглубже в свои норы, захлопывали ставни и опускали жалюзи, как будто почувствовав, что двоих идущих в клубах серой пыли по обочине дороги надо предоставить самим себе, и единодушно устранившись с их пути.
Как жаль, что Чарли не поступил так же.
Рабастан смотрит на мужчину практически не мигая – благо, это не так уж тяжело, учитывая, что один глаз уже начал заплывать от удара кулаком от кого-то из желторотых, горячих и необузданных авроров и даже ненадолго смеживать веки ужасно неудобно. Он старается разобраться и понять, каково это – быть человеком Ордена, к которому война и её последствия явились без предварительных предостережений и разрытых могил, без лишнего гвалта и гула, без разрушенных зданий и рек пролитой крови. В облике измождённого и уставшего, закутанного в пропитанный солью и хвоей поношенный плащ, подметающий полами три низенькие ступеньки на шатком крыльце, с запястьями, вывернутыми за ноющую спину и скованными кандалами. Судя по его виду, это непросто: Чарли явно не до конца осознаёт, что ему надлежит делать с этим призраком, возникшим из времён, которые уже стали минувшим, и страны, переставшей быть его и лишь изредка напоминающей о себе неловкими письмами и рождественскими открытками. Рабастан резко и громко звякает всей длиной ограничивающей его цепи, в струну натягивая её, и улыбается, когда его конвоир хватается за волшебную палочку, чуть не смахнув стоящую на краю стола чашку с пейзажами заповедника. Он вообще кажется как-то настороженно-зажатым – так, словно хижина, в которой ютятся они оба, принадлежит Лестрейнджу, а не ему, а его смущают незнакомые и от этого непривычные вещи там и тут: вся эта примитивная мебель из бамбука, посуда, ножи и садовый инвентарь.
Как будто ему неуютно быть тут. Не в небе.
Рабастан вглядывается в черты Уизли, в его ссутуленные плечи и пальцы, пробегающие по рукояти палочки, в его жесты, походку и манеру рассказывать и отрешённо думает, что если бы он был взбесившимся драконом, тому было бы значительно легче. В действительности именно они – не Чарли – хозяйничают в этом жилище: скалятся с перекидного календаря и потрёпанного блокнота с эскизами, выполненными в мягком карандаше и угле, дремлют, свернувшись, на пледе безыскусной, но добротной вышивкой. Плюются огнём с двух любительских колдографий в скромной гостиной – в полусемейной композиции, в которой положено быть обыкновенно молодой жене с пухлым младенцем, а не гигантским чудовищам с гривой шипов и полумесяцами когтей. У него нет ни подобного оружия, ни пластин чешуи на круто изогнутой шее, ни сокрушающего хвоста; всё, чем он схож с огромными тварями в зарешёченных загонах – это тёмная радужка глаз, в адской румынской жаре «выгоревшая» почти до насыщенно янтарной. Это – то, что тебя во мне привлекает, парень? А? Рабастан сдерживается, чтоб не зевнуть вслух: от зноя неумолимо тянет в сон, над ухом запеклась ссадина, а волосы завились от пота, медленно струящегося за воротник мантии, и удушливой влаги в июльском мареве. Он практически изумляется при виде сердитой взъерошенной совы, поспешно влетающей в распахнутое настежь окно с запиской, привязанной к лапе: за получасовое сидение в хижине рыжего у него уже создалось впечатление, что тут был бы уместнее карликовый (или не очень) дракон.
Где-то в мире идёт обратный отсчёт.
Шум распростёртых крыльев и пронзительное уханье чуть-чуть разбавляют сосредоточенное и напряжённое безмолвие, но ещё больше разбавляет его клочок свитка с печатью, который эта рябая птица в пике чуть не роняет прямо ему на многострадальную голову. Рабастан смотрит не на него – на губы подошедшего Чарли, едва уловимо шевелящиеся, пока он быстро читает в послании совсем не то, что хотел прочесть, и подмигивает Уизли как сообщнику, когда тот, скомкав пергаментный лист, направляет взгляд к нему. Он – чужак, вторгшийся в устоявшийся уклад, он - неприятная обязанность, и складка, прорезающаяся на переносице драконолога, ясно выдаёт сомнения – тот изучает пленника так, точно определяет, с какой стороны к нему надёжнее подступиться. Руки Чарли, жёсткие и мозолистые, ложатся на плечи беглеца, и тот прикрывает глаза, не двигаясь, давая им покрепче взяться за складки ткани: их контакт должен быть теснее: вовсе ни к чему, чтоб они вдруг соскользнули. Рабастан дышит тихо и удивительно ровно, его плечи, расправленные и вальяжно расслабленные под ладонями, клянутся, что всё будет хорошо и не будет сюрпризов, что они счастливо трансгрессируют в пункт назначения, ведь Уизли контролирует его как себя. Он не вызывает подозрений и терпеливо дожидается, пока Чарли сконцентрируется на финальной точке их совместного путешествия, до того как тот произносит формулу для парного перемещения и вычерчивает необходимый пасс, ещё раз напоследок смотрит ему в взволнованные глаза.
И бьёт под дых.
Падая в дыру в часах и пространстве, он размышляет, что это было зря.
Отредактировано Rabastan Lestrange (2016-01-11 23:52:34)
