Semper fidelis

Объявление





Освобождение соратников из Азкабана прошло успешно, похоже, фортуна на стороне оборотней и тех, кто продолжает называть себя Пожирателями Смерти. Пока магическая общественность пытается прийти в себя, нужно спешить и делать следующий ход. Но никому пока не известно, каким он будет.

Внимание!
Форум находится в режиме низкой активности. Регистрация открыта для тех, кого устраивает свободный режим игры.


• Правила • Гостевая • Внешности
• Список персонажей • Сюжет
• Нужные персонажи
• Магический центр занятости
• Книга заклинаний

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Semper fidelis » Альтернатива » На Север


На Север

Сообщений 1 страница 25 из 25

1


http://24.media.tumblr.com/c77764a90739df44b90175d6e8712a43/tumblr_mzpudxv6141sem8h0o2_r1_500.gif
http://31.media.tumblr.com/759872a38541ae2c0bef373ae02d2866/tumblr_mw7fq7b9fT1stu03io1_500.gif

Участники: Годрик Гриффиндор и Салазар Слизерин в исполнении Амикуса Керроу и Гарольда Саксона.
Место действия: Земли королевства Альба, нынешняя Шотландия
Время действия: 910 год от рождества Христова, время правления Константина II.
Описание: у скалистых берегов королевства потонул торговый корабль. Спаслись лишь несколько человек - торговцы и учёные с востока. Спаслись они не в последнюю очередь потому, что среди них был маг. Но сможет ли он спасти себя, оказавшись на раздираемой войнами земле, среди христиан, не дружелюбных к волшебству? К счастью, помощь может прийти даже оттуда, откуда меньше всего её ожидаешь.
Предупреждения:---

[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

Отредактировано Amycus Carrow (2015-10-21 17:17:54)

+3

2

Какой участи может желать непризнанный бастард высокого вельможи, без титула, денег и друзей? Монастырь, где его лишат имени, данного от рождения, и посвятят Творцу верным рабом, или же армия короля, где никто не спросит имени, данного от рождения, а душа война скоро отправится на встречу с Творцом. Все эти дети по своему прокляты Всевышним, ведь в них течёт голубая кровь, и многим она не даёт смирения сложить голову на поле брани или же навсегда запечатать уста монастырским молчанием. Годрика же Господь проклял дважды.
Его мать была деревенской целительницей, знала все травы и настои, старые песни и заговоры. Её в деревне звали ведьмой, а сына её – ребёнком самого чёрта, ибо никто и никогда не видел эту женщину с мужчиной. Лишь однажды, проезжая через деревню, у неё остановился лорд этих земель, когда в пути его поразила лихорадка. Он уехал от неё совершенно здоровым, а семь месяцев спустя на свет появился ребёнок, которого сочли при рождении мёртвым. Но колдунья и тут спросила помощи у своего покровителя, и дитя её выжило. Злословицы в злобе продолжали звать Годрика сыном чёрта, утверждая, что никакой лорд на его мать никогда бы и не взглянул, и если и есть тут семя лорда, то только колдовством добытое.
Мать умерла, когда её сыну едва минуло пятнадцать весён. Схоронив её, он тут же покинул дом, а дорогу ему устилали угрозы и дурные предзнаменования. Как удивились бы эти женщины и мужчины, случись им встретить того самого Годрика двадцать лет спустя. Отныне его зовут Годрик Гриффиндор, на щите его вздымается разгневанный лев, под ним перебирают копытами лучшие кони, на бедре лежит клинок, не знающий поражений, а самого рыцаря хранит благословление короля. Только не английского, а шотландского. И он сам не спешит сложить голову на радость врагам. Встреча с Богом, проклявшем ещё не рождённого младенца, откладывается, и Годрик давно научился жить с этим проклятием. Покуда королю нужен не только меч, но и волшебные палочки для борьбы с врагами, его верный рыцарь положит к его ногам своё умение убивать словом и исцелять прикосновением.
Разумеется, при дворе никто никогда не скажет «он искусный волшебник» , ибо такие слова подобны смертному приговору. Далеко простираются руки римского святого престола, и священники ищут в своих прихожанах червоточины. Сколько уже замучено и погублено волшебников, и не помышляющих о происках дьявола? В чём повинны дети, от испуга или радости, творящие магию? Король – всего лишь простец, ведущий свои войны и политические игры, ему нет дела до участи тех его подданных, кого с таким упорством очерняет церковь.
«Будь осторожен в своих словах. Ты можешь защищать каждого мага, но тогда я не смогу защитить тебя» - такие слова тихо говорил король в пустых коридорах своего замка, подальше от чужих ушей. И в голосе, доброжелательном и тёплом, веет холодом. В нём и напоминание о титулах, землях, охранных грамотах и деньгах, которые отсыпаются в карманы продажных святых отцов. И опять Годрик отправляется прочь от земель своего сюзерена с тяжёлым сердцем.
Конь несёт его к морю, где маленькие городки, пропахшие рыбой, встречают в волнах рассвет, и высматривают мальчишки с пристани белые паруса. Здесь снова ждут английские корабли, или лодки викингов, разоряющих эти земли. Но море обманчиво спокойно.
- Вчера такой шторм был, волны прям до небо доставали, - эмоционально поведал ободранный рыбацкий сынок,  припуская рысью рядом с лошадью господина, и принимаясь за рассказ о разбушевавшемся море. Он хотел бы рассказать о вражеских кораблях, потонувших вчера в море и заработать монетку за хорошие новости, но таких нет, и он надеется только на своё красноречие. Годрик присматривается к нему, пытаясь угадать волшебника, но никаких признаком. Мальчишка самый обычный простец.
- А вчера за мысом разбился о скалы корабль! – выкрикнул другой мальчик, подлетая к своему товарищу, спеша сообщить новость, которую, как ему кажется, пока знает он один.
- Корабль? Большой, под флагами с гербами? – тут же переспросил Годрик, осаживая коня и переводя взгляд с обиженного лица старшего мальчика на дышащее возбуждением лицо его младшего брата.
- Нет, как наши, обычный, и паруса странные, вот такие, - юный рыбак пытался изобразить что-то руками, косое или падающее.
- Должно быть торговый, и не наш, - Гриффиндор чуть было не сорвался с места в галоп, но тут же же развернул коня и, сунув руку в сумку у седла, вынул мелкую монету. – Держи, новость интересная. 
Мальчишка схватил подарок на лету, а даритель уже мчался во весь опор к пристани. Там оказалось куда как больше людей, чем должно было быть в этот поздний час утра, уже слишком поздний для продажи свежей рыбы. Люди расступились перед верховым, копыта застучали по деревянным подмосткам. Совсем не далеко от причала показалась рыбацкая лодка. И отсюда же можно было разглядеть залив чуть дальше, где у камней лежал развороченный скалами корпус корабля.
- Господь милосердный, неужели живые есть? – спросила одна из женщин, всматриваясь в пассажиров приближающейся лодки.
«Чудо, не иначе», - произнёс про себя Годрик, с трудом отрывая взгляд от страшной картины погибшего корабля.

[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+3

3

Одинокая свеча, вставленная в железное кольцо, что есть силы болталась из стороны в сторону, подвешенная в небольшой одиночной каюте, повинуясь ритму бушующего шторма. Защищённая магией, практически изъявшей её из материального мира, допуская лишь свет, ей было совершенно не страшна ни вода, ни ветер, ни даже падение. Тени то и дело распластывались по округлым стенам корабельного корпуса, бросаясь в рассыпную от беспокойного света. Изогнутые, серые или смольно-чёрные в углах, куда не достигала свеча, они являлись в различных образах, напоминая разгневанное море или живущих в его чреве чудовищ. Высокий молодой мужчина, скрючившись в три погибели, сидел посреди каюты, на полу, скрестив ноги. На коленях его покоился огромный старинный фолиант, испещрённый тёмными текстами на арамейском, прерывающимся редкими мелкими иллюстрациями. Мужчина вчитывался в них внимательно, вглядываясь в каждое слово, будто хотел, чтобы каждое из них в точности отразилось в его памяти, так же, как было видно ему на бумаге. Длинные чёрные волосы свисали вдоль лица, а глаза цвета изумруда горели жадным пламенем. Сейчас для него почти не существовало внешнего мира, и, крепко сжав тонкие губы, он вслушивался в отголоски древних магических знаний, которые, читая, проговаривал в уме, ища у них ответа. Длинные тонкие пальцы заскользили по шершавой поверхности одной из страниц, найдя искомое, чтобы, борясь с постоянной качкой и блуждающим светом, мужчина не потерял строки. Он бы воспользовался магическим светом, который бы просто парил в воздухе, независимо от взлётов и падений на суровых морских волнах. Но теперь, вдали от родного дома, он должен был скрывать свой дар как никогда раньше.
Дверь позади него распахнулась и в каюту вбежал вымоченный до нитки мужчина. Черты лица его выдавали в нём потомка жителей Востока, что нельзя было сказать по сидящему посреди каюты магу. Последний резко обернулся, уставившись на гостя.
- Мой принц, - проговорил тот на бахрейнском, - мы погибнем.
На его лице читался страх, а тёмные глаза блестели, ловя отблески свечи, и названный принцем видел, как в этом взгляде ужас постепенно убивает надежду. Последнюю надежду, воплощением которой должен был стать он.
- Не теряй веры, Джадир, - тихо произнёс маг, и его голос был слышен даже не смотря на рёв шторма. – Если бы Аллаху была угодна наша смерть, мы уже были бы мертвы.
Поднявшись на ноги, он одел перчатки и чёрную плащаницу с глубоким капюшоном. Джадир благоразумно закрыл дверь, оставив господина совершить последние приготовления в уединении. Верный слуга помнил силы, которые были подвластны принцу, и твёрдо знал, что не ему быть допущенному до тайных знаний. Когда Джадир удалился, принц запустил руку во внутренний карман, изымая на свет палочку. Немного погнутое древко венчала изящная рукоятка, на которой были выгравированы то ли вьющиеся ветви, то ли змеи. Один короткий взмах в полном молчании и древний фолиант закрылся сам собой и, уменьшившись в размерах, нырнул в небольшой кожаный мешок, крепко привязанный к поясу. Мешок закрылся, самостоятельно завязав шнурок, а магия, как и всегда, оградила его от любых внешних вмешательств.

- Ты должен бежать, - тихо прошептала мать, и продолжила спешно собирать его вещи. Она подобрала совсем небольшую сумку и клала в неё только самое необходимое. Рыжие волосы зеленоглазой ведьмы рассыпались богатым покрывалом по спине, поверх дорогих шелковых одеяний. – Теперь никто не сможет помочь тебе, твой отец дал тебе последний шанс.
- Я не виновен, - тихим упавшим голосом проговорил молодой мужчина с чёрными волосами и изумрудными глазами, в точности как у своей матери. – Медин искал моей смерти. И он сам владел знаниями. Я не хотел его убивать, это случайность.
- Салазар, - её голос дрогнул. Она остановилась, бросила сумку и, подойдя к сыну, взяла в свои руки его лицо. Он напоминал ей её отца, которого теперь уже она помнила смутно, потеряв всю семью много лет назад, когда стала пленницей в Самарканде. Потомственная ведьма, вынужденная скрывать свою суть, жена одного из халифских полководцев и возлюбленная самого эмира. С болью и тоской она смотрела в лицо своего сына, зная, что больше не увидит его никогда. – Зейдан ибн Рафи всё знает, и он не простит тебе то, что ты не его сын, пусть даже в твоих жилах течёт кровь эмира. А твой отец не сможет тебя защитить. По закону халифата ты должен умереть.
Произнося эти слова, она не могла сдержать слёз. Она умолчала, что после побега сына её собственная жизнь потеряет цену. Но не с таким сердцем она хотела отправить Салазара в путь. Он всё поймёт, но потом, когда уже не сможет повернуть назад. А это было её главной целью.
- Возьми вот это, - проговорила она, выпуская его, и протянула небольшой кожаный мешок.
- Что это? – спросил Салазар, но мать, не ответив, повязала его ему на пояс.
- Он достался мне от моей матери, - сказала она после. - В него можно уместить всё, что захочешь. Помнишь, я учила тебя таким заклинаниям? Возьми. В нём ты найдёшь несколько зелий, которые тебе пригодятся. Ты ведь помнишь мои наставления? А ещё в нём Книга Змей, та самая, о которой говорил тебе отец. После смерти Медина ты единственный его сын, у которого есть дар. И твоя сила увеличивается моей. Твой отец желает, чтобы ты продолжил знания его рода, узнал всё до последнего слова и дополнил своими.
- Но… - было начал он, но мать перебила:
- У тебя всё получится. Не теряй веры, Салазар.
В её душе что-то дрогнуло и сломалось. К горлу подкатил бесконечно горький ком и женщина, не выдержав, кинулась к сыну и крепко обняла его. В изумрудных, распахнутых глазах Салазара читался страх. Он обнял мать и прижался к ней, единственной, что все эти годы хранила его от любой враждебности, источаемой внешним миром. И теперь он чувствовал, что остаётся один. Её огненные волосы пахли цветами. Он в последний раз вдыхал этот запах.
- Тебя ждёт корабль, - прошептала ведьма, потому как иначе голос не слушался её. – С тобой поплывёт Джадир. Он знает языки северных народов и научит тебя. Он будет служить тебе во всём. А ты – помни меня, всегда. И не теряй веры. Слышишь? Не теряй веры, Салазар…

Огромные чудовищные волны обрушивались на судно всем свои весом, раз за разом стараясь разбить на тысячи частей. Команда, противостоящая разгневанной стихии уже вторую неделю, из последних сил удерживалась в мире живых. За последние три дня они потеряли пятерых: беспощадное море взыскало кровавой человеческой жертвы. Корабль трещал, больше не способный сражаться с тьмой и ужасом морских глубин. У людей больше не было сил, чтобы противостать и удержаться в вере. Значит, стоило попробовать последний способ.
Джадир обвязал корпус Салазара верёвкой, и исхитрился обвить её вокруг грот-мачты, вставая там же, чтобы удерживать своего господина. Порывы ветра сдёрнули с головы мага капюшон, заставляя чёрную мантию развиваться тёмными крылами за его спиной. Палочка закреплена у основания правой руки и обтянутые перчатками пальцы крепко держат потемневшее древко. Салазар поднимает руки и позволяет магии течь по его жилам, исторгаясь из кончика палочки-проводника. Заклятье, обернувшееся ярким светом, сорвалось в пространство, устремляясь в клубящиеся небеса. Небо ответило громом, всколыхнувшись. Почувствовав изменение ветра, маг повторил заклинание. Оно должно было заставить шторм утихнуть. Однако, эта магия была рассчитана далеко не на бури таких масштабов. Салазар надеялся на то, что в этом случае перевес будет в сторону количества. Ветер вновь переменился, возвращая корабль на нужный курс. Тонкие губы зашевелились, и в шуме грозы не было слышно змеиного наречия, на котором колдовал сын Властелина Саманидов. Ещё одно заклятье распространилось силой по корпусу, укрепив уязвимые места, где древесина начинала сдаваться под напором вод. Но утихомирить шторм не удавалось. Салазар продолжал колдовать и собравшимся было видно, как магия сочится по его рукам и отражается с безумно распахнутых глазах. Руны, которые искусно вырисовывал кончик волшебной палочки, сопротивлялись мощи разгневанной природы, стараясь защитить людей и их ничтожное в этом бурлящем аду судно. Но силы волшебства действовали через силы повелевающего ими мага, и теперь Салазар на своей шкуре чувствовал каждый удар чудовищных волн. Земля уже должна быть близко. Только бы выдержать. Тонкие губы, посиневшие от холода, всё шептали заклинания и стоящий позади Джадир видел, как воздетые руки начинают дрожать.
Они сумели продержаться несколько часов и всё это время маг пытался хранить веру, в которой всю его жизнь утверждала его мать. Но когда путь был почти окончен, так же исчерпавший свои силы шторм, собрав остатки ярости, ударил в последний раз. Огромная волна обрушилась на судно. В последнюю минуту Салазар сумел окружить весь корабль защитными чарами и не дать разбиться о волны. Вот только море нашло способ отомстить магу за дерзость. Корабль отшвырнуло в сторону скал и этот удар молодой маг не стерпел. Что-то как будто разорвалось внутри его груди, Салазар вскрикнул и потерял равновесие. Магический щит дрогнул и остроконечные серые скалы вошли в корпус корабля, как стилеты в незащищённую доспехами плоть.

Когда Салазар очнулся, буря уже кончилась. Кто-то прикоснулся к его лицу, он открыл глаза и увидел чужеземца, невнятно лепечущего что-то. Ничего не ответив, он приподнялся, оглядываясь. Суша. Осознание произошедшего приходило медленно. Маг поднял руку: привязанная палочка была цела и находилась на прежнем месте. Рефлекторно убрав её, поднял голову. Местные пришли на помощь команде и пассажирам, вытаскивая из обломков корабля выживших. Изумрудный взгляд скользнул по незнакомым лицам, а потом нашёл того, кого искал. Глаза Джадира были широко распахнуты и смотрели в пасмурные небеса. Смертельно бледное лицо было в морском песке и щепках. Сжатые кулаки всё ещё удерживали верёвку, обвязанную вокруг талии Салазара. Джадир не дышал уже много часов. Сумев удержать своего господина, он погиб сам.
Салазара мутило, он весь дрожал и из последних сил держался в лодке. Когда они подплыли к берегу, маг сделал попытку выйти самостоятельно, но сумел сделать лишь пару шагов, после чего споткнулся от бессилия и упал на землю. Обтянутые перчатками руки сжали мокрый песок. Нет, он должен встать. Салазар поднялся, усевшись на колени и остановился, тяжело дыша, и хватая воздух ртом. Какой-то старик из местных, в длинных одеждах, подошёл к нему, глянул сверху вниз и что-то спросил. Салазар не понимал ни слова. За долгие месяцы плавания Джадир учил его языкам, но то, что говорил старик, магу было совершенно непонятно. Будь он в ином состоянии, он бы сумел вычислить схожести и догадаться до смысла хотя бы половины слов, но боль разрывала и тело и разум. Старик повторил свой вопрос и, кажется, несколько осердился на то, что молодой мужчина не удостоил его ответом. Салазар отрицательно закачал головой, снова опустив взгляд к земле. Он не знал, что делать и что говорить. Он даже не знал, где теперь находится.

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]

Отредактировано Harold Saxon (2015-10-21 06:58:15)

+2

4

Люди прыгали с причала, и по пояс в воде брели к лодке, помогая ей подойти к берегу. Киль врезался в дно, пробороздив песок и гальку, нос лодки высоко задрался в небо, от чего многие, кто был на ногах, покачнулись или упали. Люди спешили, вытаскивая на берег спасённых из моря. Некоторые из них выглядели так, словно не понимают, живы они или мертвы, и падали на землю, едва их отпускали. Плотное кольцо зевак сомкнулось вокруг несчастных, их разглядывали, словно диковинных животных. Они и правда походили на зверей, загнанных и измученных. На бледных измождённых лицах живым оставались только глаза, но в этих глазах было мало мысли, только жизнь, чудом спасённая.
- Расступитесь, прочь с дороги! – прорычал Годрик, направляя коня прямо на толпу. Люди отпрянули, позволяя всаднику выехать вперёд, и тут же снова сомкнули кольцо за ним, продолжая тянуть шеи из-за голов товарищей.
- Оставьте их, святой отец, они не понимают ни слова и не ответят вам,- спешившись, Гриффиндор оттеснил в сторону священника, стоящего над одним из спасённых. Он в серьёз опасался, что кто-то из иноверцев с испугу или по незнанию оскорбит церковника, и тогда отвести кару от их голов будет уже невозможно. Эти люди и так провинились тем, что посмели наткнуться на камни именно у этого мыса.
Остановившись у сидящего на земле человека, Годрик склонился над ним, пытаясь заметить раны, но на порванной одежде не было следов крови, и сам человек не находился при смерти. Он был похож больше на англичанина или шотландца, чем на араба, а некогда богатая одежда выдавала в нём высокое положение.
«Возможно, нам всё таки удастся найти общий язык», - с удовлетворением подумал Годрик, и снова обратился к зевакам.
- Они напуганы и истощены. Отведите их на постоялый двор, дайте чистой воды и сухую одежду, - в мгновение ока он снова оказался в седле, уже готовясь повернуть коня, но до его слуха всё же долетело ворчания священника, что-то про ересь и осквернение Гроба Господня. – Приберегите проповеди, сегодня не воскресенье. Эти люди спасены самим Господом, так не дайте же его усилиям пропасть всуе.
В который раз, милорд испытывал терпение святого отца. Он и так уже кривился, будто ведро клюквы съел за раз, когда видел королевского посланника коленопреклонённым пред алтарём своей церкви. Не иначе считал это издёвкой чёрта, а то, что рыцарь не корчился в муках после осенения крестом – хитрым пунктом дьявольского контракта
Как не желал бы Годрик остаться и лично проследить за тем, как будут возвращать к жизни выловленных в море живых мертвецов, его ждало ещё одно дело, не терпящее отлагательств. Но и оставить творящиеся дела без своих верных «глаз и ушей» он не мог, а потому пустил коня по одной из боковых улиц, и остановился у одного из покосившихся домов. Оставив коня во дворе, он тихо прошёл к двери и приоткрыл её, не дав даже скрипнуть. За дверью была большая комната, внушительную часть которой занимал стол. А на столе, в большом медном тазу, сами собой купались чашки, по столешнице возилась тряпка, тоже без чьей либо помощи. Но всё это открывалось взору лишь секунду, потом чашки булькнули в воде и притворились мёртвыми, а тряпка упала на пол. С силой захлопнув дверь, так что вся хлипкая стена заходила ходуном, Годрик ворвался в комнату, заставив паренька, стоящего в углу, вжаться тень.
- Ты хоть немного думаешь, прежде чем делаешь? – не хуже рассерженного кота шипел лорд, нависая над мальчиком. Тот побледнел и опустил глаза. – А если бы вошёл не я, а кто-то другой?
В назидание отобрав у мальчишки волшебную палочку, Годрик отправил его и его сестру на постоялый двор, с наказом проследить за тем, как обращаются с гостями, не превратили ли их в пленников, и особым указанием держать священника подальше.
Деревенские все уже собрались у таверны. Кто не мог зайти внутрь, толпились снаружи, заглядывая в грязные окошки. Никогда ещё этот дом не знал такого количества посетителей, даже свадьба дочки местного головы прошлым летом не вызвала такого любопытства. Понадеявшись, что этого любопытства людям хватит ещё на пол часа, Гриффиндор пустил коня во всю прыть прочь с главной улицы, к тому самому скалистому мысу, где лежал разбитый корабль. Обогнув холм и проехав несколько миль по узкому тракту, он свернул в берегу. Зрелище, открывшееся перед взором, было достойно стать иллюстрацией к самым гневным проповедям о каре Божьей. Обломки корабля уже прибило к берегу, на скалистых зубьях чуть поодаль висел сам корпус, и торчали поломанные мачты. Никто из волн не звал на помощь, большая часть тех, кто плыл на этом судне, нашли покой в море, и их тела ещё будут вылавливать на берегу пару недель. Разворочённые тела уже кое-где проглядывали в волнах, и скоро рыбаки придут сюда по воде на лодках, чтобы, обшарив утопленников, взять с них плату за отпевание и погребение. Но пока здесь хозяйничают только волны, и у них забрать отобранное у мертвецов будет проще, чем у рыбаков.
Быстро оглядевшись, Годрик вынул волшебную палочку из седельной сумки и повёл ею над берегом и прибрежными волнами. К нему тут же вспорхнули несколько книг и обрывки бумаги. Судовой журнал, оплетенный в кожу, со множеством застёжек, почти не пострадал, хотя это было слабым утешением, потому как быстро найти тех, кто сможет его прочесть не было возможно. Но вот несколько клочков пергамента, на которых арабская вязь чередовалась со словами языка родных земель, Годрика заинтересовала.
«Выходит, один на корабле точно знал язык, а может быть и двое – эти записи выглядят как уроки письму».
Нашёлся и журнал со списком груза, тут было не мало надписей на английском, видимо, его заполняли сведущие купцы. И ещё одним открытием стало наличие Библии – растрёпанный томик, основательно подпорченный водой. Годрик едва совладал с желанием осмотреть всё до мелочей, пока сюда не нагрянули деревенские, но времени было в обрез. Напоследок, просто, чтобы убедиться, что не упустил ничего важного, он накинул на хлам, вымываемый волнами на берег, чары обнаружения магического следа. Лёгкое заклятие, подобное собачьему носу, идущему по следу лисы или волка, находило место, где недавно творилось волшебство. И сейчас именно эти чары настойчиво тянули к обломкам корабля. Более того, след был такой силы, словно кто-то пытался одной только магической силой перебросить целый корабль через море по воздуху.
«Это и правда чудо, только рукотворное», - тревога взяла верх, и, бросив поиски, Гриффиндор снова оседлал коня, поверну его в обратный путь. Он тем больше подгонял жеребца, чем больше в нём росло чувство опасности. Если маг жив, но истощён и напуган, не знает языка и обычаев, он почти наверняка сделает ошибку, но этого нельзя было допустить.
Остановив коня на полном скаку у переполненного двора, лорд бросил поводья подбежавшему мальчику и быстрым шагом вошёл в зал, где сидели спасённые, а вокруг них суетились женщины. Маленький волшебник болтал без умолку, не давая сказать ни слова, ни иностранцам, ни церковнику, который, судя по лицу, уже призвал на болтливого мальчишку все кары небесные.
- Никто Богу душу не отдал? – собственный голос в низком, полном народу помещении, показался раскатом грома.
- Нет, сколько выловили – все тут, - доложился деревенский голова. – Даже говорить начали, да только всё по своему, ни слова не понять.
Годрик прошёлся мимо стола, за которым сидели завёрнутые в плащи и одеяла люди. Большинство из них прятали глаза, но выглядели уже вполне живыми. Остановившись возле последнего, того самого, что был запримечен ещё в начале, Гриффидор выложил на стол найденные на берегу корабельный журнал, список груза и Библию.
- Понимаешь меня? Скажи, как тебя зовут, и принадлежало ли тебе что-то из этого?
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+2

5

Глухие удары собственного сердца отдавались гулом в висках. Салазару казалось, что на его голову накинули скрученную тряпицу, с вставленной в узел деревянной палкой, которую теперь проворачивали, затягивая на голове, как орех, пока тот не треснет. Изощрённая пытка, практикуемая во многих народах. Хотя далеко не самая искусная. На поясе мага покоился тот самый кожаный мешочек, подаренный матерью. Видимо, сам он тоже был защищён магией – этого Салазар не успел проверить – и потому не отвязался даже когда его хозяин лишился сознания. Внутри него, помимо многих важных вещей, были небольшие баночки с зельями, сваренными матерью. Одно из них могло бы за несколько минут избавить Салазара от боли и последствий крушения, но в окружении чужеземцев он опасался пользоваться магией. Все они, простолюдины, пусть и помогали ему и его землякам, были недостойны тайных знаний.
Он так и смотрел на землю, пока не услышал чей-то громкий голос, звучно разносившийся в общем шуме и превозмогая все прочие. Салазар поднял глаза как раз в тот момент, когда крепкий мужчина с рыжими волосами опустился рядом с ним. Его лицо было совсем другим. Его глаза были искренни и благородны, а облик говорил о том, что он воин, и, кажется, не из простых. Салазар мельком заметил, как сторонятся воина прочие чужеземцы, вспомнил его повелительный голос. Его уважали здесь. Мужчина ничего не сказал, позволив себе разглядывать мага некоторое время, давая возможность и Салазару сделать то же. А потом поднялся на ноги и кажется что-то приказал местным, в том числе и старику в длинных одеждах. Салазар внимательно, насколько это было возможно для него в его состоянии, следил за воином, пока тот не оседлал коня и умчался прочь. Кто-то из чужеземцев подошёл к нему и протянул руку, помогая снова подняться. А потом, пытаясь объясниться жестами, указал куда-то в сторону располагавшегося на берегу селения. Салазар вслушивался в непонятные слова, вновь пробуя распознать из них хоть что-то знакомое. Кажется, простолюдин говорил что-то о еде и ночлеге. Боль в висках усиливалась, даже не намереваясь униматься, и Салазар подумал, что, скорее всего, ударился головой при падении. Ему нужен был отдых, иначе он просто не поймёт, что делать дальше. Нужно время, чтобы во всём разобраться. Простолюдин показал пальцем на телегу, запряжённую конём, в которую усаживали всех, кто мог хоть как-то держаться на ногах.
Телега ехала медленно, конь по всей видимости был стар, потому что еле-еле перебирал ногами. Бедное животное, казалось, возило эту телегу всю свою жизнь, ступая копытами по пахарским землям и грязи. А ведь конь был довольно неплохо сложён и мог бы, при нужном уходе, быть скакуном какого-нибудь пятидесятиначальника среди подчинённых Зейдана ибн Рафи. К сожалению, большего почёта конь бы не достиг, но принадлежать военному человеку многим лучше, чем быть в услужении и неучей. Салазара усадили в телегу вместе со всеми, однако, когда она наполнилась, сидящие рядом, опустив глаза, отодвинулись в стороны от изгнанного принца. Салазар понял ещё на корабле, что купцы узнали его. Пусть теперь он был заклеймён как убийца, всё же его происхождение было знатным. Он воспитывался у лучших учителей в Хорасане, был частым гостем при дворе эмира и уже в свои немногие годы слыл одним из умнейших и талантливейших саманидов. И потому каждый из тех, кто был на загубленном морем корабле, кому Аллах сохранил жизнь, не были достойны, чтобы сидеть рядом со старшим сыном Зейдана ибн Рафи и смотреть ему в глаза. Даже здесь, на чужой земле. Ведь законы Халифата не имеют границ для тех, кто посвящён им.
Ехали молча. Уставший и бледный, Салазар смотрел на вид, открывающийся его изумрудному взору. Чёрно-серые цвета, жестокая угрюмая земля и такие же лица, любопытно разглядывающие выживших с потерпевшего крушение торгового судна, будто невиданных уродцев. Грязь, холод, и язык, который, порой, звучал как собачий лай, совсем не чета струящемуся, как воды благословенных рек арабскому. Чужое, всё чужое. Ничего схожего, ничего, что напоминало бы о доме. Салазар чуть нахмурился и отвёл взгляд, пряча лицо от пялящихся на него простолюдинов. Конечно, он был диковинкой для них, даже среди прочих своих земляков. Он был слишком запоминающимся, даже дома. Красивое аристократически очерченное лицо, говорящее о высоком происхождении, чёрные волосы, смольные, темнее, чем у сыновей эмира. И глаза: будто расколотый надвое изумруд из фамильного перстня. Он был высок, статен и силён, пусть и в сравнении, к примеру, с рыжеволосым незнакомцем не выглядел так же воинственно. Раньше Салазару удавалось извлечь из всего этого преимущества, но сейчас он не хотел, чтобы все эти люди смотрели на него. Пускай бы потеряли из виду, не обратили внимания. Пускай бы исчезли. На душе сделалось тяжело. Там, среди обломков, остался лежать Джадир и у мага даже не было возможности похоронить его так, как подобает верному слуге эмира. Вместе с горечью, поднимавшейся комом к горлу, Салазар вдруг ощутил такое одиночество, каковое ещё никогда не испытывал. Даже всё это время, на корабле, рядом с ним был преданный Джадир, который помог пережить первое время после отплытия, смириться с потерей дома и матери. А теперь? Что будет теперь? Среди этих чумных людей, на совершенно чуждых и враждебных землях?
Отчаяние. Никому и никогда оно не позволяло мыслить здраво.
Их привезли к какому-то двухэтажному дому и завели внутрь. Большой зал, столы и камин, в котором тлели горящие угли, намекнули магу на подобие гостиного двора. Может быть, тот воин приказал простолюдинам отвезти их сюда? Тогда может быть, к ним прибудет какой-нибудь местный эфенди? Их усадили за огромный стол и Салазар сел у дальнего конца, что был ближе к камину. Старик в длинных одеждах, что пытался говорить с ним на берегу, вошёл следом и Салазар заметил несколько косой его взгляд, обращённый себе в спину. Нет, маг не будет обращать на него внимания, он по-прежнему хочет, чтобы все эти лица исчезли. Если бы только он мог достать свою палочку! Или…?
- Мой господин, - тихо проговорил по-арабски хрипловатый голос.
Вынырнув из своих мыслей, Салазар обернулся и увидел перед собой одного из купцов. Голова его была наклонена в знак уважения перед представителем правящей династии, а в руках он держал чашу с водой. Рядом стояли простолюдины, принесшие хлеб и ещё несколько чаш, и теперь застывшие как вкопанные, с разинутыми ртами глядя на разыгравшуюся сцену. Салазар позволил себе несколько секунд промедления. Что было на уме у этого купца, искреннее благоговение или свойственная его ремеслу хитрость? Ведь выходил довольно неплохой расклад: благодаря этому жесту все собравшиеся теперь знали, что Салазар более знатен, чем прочие, а значит отныне внимание их будет сосредоточено на нём. И если чужеземцы захотят недоброго, на первом месте у них будет стоять маг. В то же время, если, из уважения к непростому статусу несостоявшегося утопленника местные власти окажут ему особое расположение, купец мог рассчитывать на благоволение со стороны Салазара, тем самым пытаясь купить себе лучшую участь за счёт глотка воды. Салазар протянул руку и взял предложенную чашу, а купец вернулся на своё место, не поворачиваясь к нему спиной и не поднимая глаз. Осушив чашу за несколько мгновений (как оказывается его мучила жажда!), маг снова отвернулся, сев лицом к камину. Теперь он чувствовал себя ещё более неуютно и одиноко. Он слышал, как соплеменники зашептались между собой. Чужеземцы всё равно их не поймут, а больше над ними нет властей и теперь говорить они могли всё, что захотят, ограничиваемые лишь своей собственной совестью. Которой, как известно, у купеческого люда отродясь не было.
Но внезапно положение спас уже знакомый магу воин. Рыжеволосый влетел в зал, никого не стесняясь, словно тут его одного только и ждали. Салазар обернулся на его звучный голос, а потом с удивлением, выразившимся на бледном лице, увидел, что воин снова решил уделить своё внимание только ему. Незнакомец положил на стол несколько предметов, и что-то сказал на своём некрасивом языке. Салазар не ответил, смерив его непонимающим и несколько растерянным взглядом. Сосредоточиться всё ещё было трудно. Сказанные слова были как будто на что-то похожи. Может быть, даже совсем недавно Джадир упоминал несколько из них. Но изумрудный взгляд упал на предметы и остановился на книге в тёмном кожаном переплёте. Салазар протянул руку и взял Библию. Она принадлежала Джадиру и досталась ему в подарок от эмира после одного из походов, в котором Джадир оказал повелителю «незабываемую услугу», как сказал когда-то отец, представляя верноподданного своему незаконному сыну. По ней Джадир выучил латынь и всегда носил с собой. Салазар нахмурился. Пальцы чувствовали под собой шершавую поверхность, вымоченный разъедающей морской водой пергамент. Как будто через эту книгу он дотрагивался до спасшего ему жизнь слуги. Нет, друга. Сердце сжалось в груди, а в горле вновь пересохло. Салазар поднял глаза на рыжеволосого воина и встал на ноги, чтобы смотреть на него прямо.
- Я не понимаю, что ты говоришь, - произнёс он по-арабски, глядя в глаза незнакомца, пряча за наигранной твёрдостью безумную усталость.
Конечно, это были бессмысленные слова, чужеземец так же не поймёт ни одно из них. Но магу было до того плохо, что становилось безразлично, насколько разумны его поступки. Пусть все эти люди думают о нём всё, что захотят. Свои, чужеземцы – не имеет значения.
Даже стоя на ногах, он не выпускал из руки Библию, всё ещё прикасаясь к ней, будто у неё одной ища опоры. И в этот момент его будто осенило. Он снова поднёс книгу к глазам и открыл где-то на середине. Написанные когда-то тексты были практически уничтожены, но всё же кое-какие слова можно было разобрать. Салазар перелистнул страницу, потом другую. Ещё в детстве мать пыталась обучить его латыни, уговорив Зейдана найти для сына знающего учителя, в результате чего Салазар получил несколько уроков, которые потом благополучно забыл. Но, кажется, сейчас было самое время вспомнить.
- Назови. Мне. Имя, - медленно проговорил он на латыни и, стоило только озвучить слова, как когда-то выученный язык стал всплывать в памяти, слово за словом, фраза за фразой. Салазар снова заглянул воину в глаза и повторил уже быстрее и внятнее: - Назови мне имя.

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]

+1

6

Верно подобранное имя доставляет мне большое удовольствие.
Когда я пишу, я всегда начинаю с имени.
Вначале имя — потом история, а не наоборот.

Дж. Р.Р. Толкин

- Моё имя – Годрик Гриффиндор, - медленно и раздельно произнёс маг, всматриваясь в глаза собеседника. Они стояли друг против друга, разделяемые тёмным столом, в низкой, полной людей комнате, но казалось, что они одни, и не под чёрным закопченным потолком, а под распахнутым небом. Вокруг не было никого, равных им. Глаза Годрика улыбались, в то время как лицо его оставалось спокойно-холодным. Он улыбался магу, стоящему напротив, и в тоже время рядом. Из уст этих людей любое слово на латыни, языке богов и магии, звучало как заклинание, и тени вокруг недоумённо переводили взгляд с одного мага на другого, силясь понять. Пару минут назад, когда длинные пальцы вопрошаемого коснулись Библии, словно бы в смятении и горечи он ждал от неё спасения, Годрик слышал за своей спиной разочарованное ворчание священника, и сам едва сдержал вздох облегчения. А услышав из уст незнакомца латынь, он почти хотел заключить его в объятия. Могучий маг, пытавшийся померятся силами с бурей, не погиб. Ещё не зная имени этого человека, Годрик беспокоился о его судьбе, словно тот давно стал ему другом.
- Назови же теперь своё имя, - повторил свой вопрос маг, теперь уже по латыни. Подумать только, в землях Шотландии общим языком для англичанина и иноверца с востока стала латынь, которую знают единицы в обоих краях. Невозможно было совладать с желанием изучить это странного незнакомца. С любопытством ребёнка Годрик задавал самому себе вопросы о том, кто таков этот человек, почему другие его соплеменники его сторонятся, что заставило его покинуть родину, что он знает о магии, кто и чему его учил, и что он может об этих знаниях рассказать? Он мог бы замучить вопросами несчастного, мог бы допросить его, воспользовавшись властью, мог бы представить королю и просить у него защиты. Король бы согласился иметь в своей армии ещё одного сильного мага – Годрик был уверен, что этот человек-загадка не уступает ему самому по силе, а в знаниях может и превосходить. Но вместе с тем он чувствовал его усталость и тревогу, и душу заполняло сострадание.
- Тебе больше нечего опасаться, ты в безопасности, - эта фраза, тихо произнесённая на латыни, была скорее обещанием, чем описанием реальности. Сейчас, в данный момент, никто из спасённых не был в безопасности, потому, что покинувший собравшихся священник наверняка пишет письмо лорду, которому принадлежат эти земли, и уже завтра сюда явится гонец с приказом привести всех иностранцев пред очи сюзерена, для суда и милости. Годрик отдавал приказы и распоряжался здесь лишь в силу того, что на эти земли распространяется власть короля, а король улыбается своему военачальнику. Но если истинный хозяин здешних деревень и берегов вспомнит о том, что у него есть подданные, власть Гриффиндора иссякнет.
«Нужно увести его отсюда до завтрашнего рассвета», - подумал маг, переводя взгляд на восточных купцов. Он смотрел на них, ловя взгляды, чувствовал их страх, недоверие, мысли о том, что перевозимое на корабле золото и товары достанутся рыбакам теперь, и эти алчные мысли, понятные на любых языках, рождали в Годрике злость. Спасать этих людей ему не хотелось.
- Дайте людям отдых и не тревожьте их, - обратился маг к соплеменникам, теперь уже на знакомом им языке, прерывая шепотки и разговоры. – Завтра они отправятся ко двору вашего господина, там наверняка найдутся сведущие в их языке. Пока же пусть отдыхают, - Годрик помедлил секунду, снова встречаясь взглядом с зелёными глазами, смотрящими на него. – Кроме него. Он знает латынь, и, кажется, одной с нами веры. Это будет интересно королю.
Волшебное слово «король» часто действует сильнее любых чар, и практически никогда не даёт ошибок. Люди мгновенно перестают задавать вопросы, ибо воля короля не оспаривается и не обсуждает, тем более не простолюдинами. Стараясь не пользоваться этим оружием слишком часто, Гриффиндор всё же понимал, что увести сейчас волшебника с прицелов любопытных взглядов людей может только это.
Накинув на плечи сброшенный плащ и натянув перчатки, рыцарь обратился к нему вновь на языке богов и волшебников, протянув руку в приглашающем жесте, - Пойдём.
На дворе всё ещё ждал мальчишка, держащий под уздцы коня. Вид у мальчонки был скучающий, ведь стоя здесь в качестве столбика, к которому привязали лошадь, он был лишён возможности видеть и слышать происходящее внутри трактира. Но он был вознаграждён тем, что мог рассказать потом, что видел, как лорд Гриффиндор подсадил в седло бледного как смерть чужака, а сам пошёл пешком, ведя коня на поводу. После этого в людях окрепла вера в то, что этот чужак королевской крови, и что он привёз из-за моря важные новости для самого Константина. На ближайшие несколько дней его жизнь была в безопасности.
Шагая рядом конём и следя, чтобы обессиленный наездник не вывалился из седла, Годрик размышлял, стоит ли действительно сообщать королю, что в его владениях появился ещё один чародей. Впрочем, чародею самому решать, захочет ли он сделки с власть имущими. Пока же стоит подумать об обеде и отдыхе, это нужнее. Сам Годрик, проведя в седле большую часть ночи и всё утро, думал сейчас больше о ломте хлеба и куске мяса, нежели о раздражении, которое может появиться на всегда благожелательном лице господина.
Знакомый дом, где жили паренёк-волшебник и его сестра, был сейчас пусть, потому что его хозяева всё ещё наводили порядок в трактире, но дверь гостеприимно распахнулась, стоило лишь пешему и конному пересечь границу двора.
- Как хорошо, когда тебя ждут, - произнёс Годрик, помогая спутнику спуститься на землю. Он провёл его в дом, который, наверняка, был несказанно далёк от того, что этот человек привык считать комфортным и уютным. Но здесь горел очаг, и зажглись лучины по углам, разгоняя сумрак, здесь на столике лежал под полотенцем большой и свежий хлеб, а в кувшине плескалось молоко, в котле на очага обнаружилась рыбная похлёбка. Достав волшебную палочку, Годрик, ничуть не стесняясь гостя, помахал ею над котлом и кувшином, так что содержимое их не уменьшись, в то время как миски и кружки оказались полны.  Поставив скромное угощение на стол и пододвинув две скамьи, маг предложил присоединиться к нему, отложив расспросы на некоторое время, и позволяя гостю самому задавать вопросы.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+2

7

Имя рыжеволосого воина звучало необычно. Совершенно непохоже на то, что привык слышать Салазар. Короткое «Годрик» звучало, как удар клинка, небольшого, но лёгкого и оттого более сподручного в бою. Такие было легко проворачивать в руках, такие отлично ложились в ладонь и казались совершенно неотделимыми от тела, были идеально выверены, сбалансированы и очень остры. А второе, «Гриффиндор», ассоциировалось с особым происхождением. Может быть, это был титул, может быть, это слово означало победы воина, которые он принёс своему вассалу, ведь, судя по его поведению, он был человеком доблестным. Может быть, это было имя его отца и тогда Салазар мог смело быть уверен, что перед ним стоит аристократ. Когда воин назвал себя, на лице Салазара не дрогнуло ни одной мышцы. Он смотрел в его лицо и прислушивался к голосу. Глаза рыжеволосого были совершенно особенными: они светились, чем не могли похвастаться все те люди, что наполняли это небольшое душное пространство. Его глаза располагали, ощутимо старались вызвать доверие. А голос был из таких, которые называют «добрыми». У Джадира был такой: слышались в нём отголоски душевного тепла, внутреннего благородства, пускай и происхождение его было совсем не знатным. Почувствовав эту связь, Салазар ощутил, как что-то внутри потянулось навстречу Годрику, но тут же одёрнул все порывы. Нельзя было позволять чувствам заслонить здравый смысл. Просто он слаб сейчас и оттого поддаётся эмоциям.
Салазар продолжал держать в руках Святые Писания, но уже не смотрел в тексты, напоминающие о словах и языковых особенностях. Кажется, он вспомнил всё, чему учила когда-то мать, и теперь должен был представиться в ответ. И что же сказать? Его официальным именем было Салазар Сирадж ибн Зейдан, настоящим же было Салазар Сирадж ибн Исмаил Самани. Но ни то, ни другое не подходило для того, чтобы быть оглашённому в кругу иноверцев-простолюдинов, в месте, где не должно было бы находиться сыну эмира.
- Салазар Слизерин, - ответил маг без лишних эмоций. «Слизерин» было имя матери и уходило в ту глубокую часть его жизни, которая была покрыта завесой мрака и тайны. О своей семье мать говорила неохотно, и каждый раз, когда разговор касался этой темы, Салазар слышал отголоски боли в постепенно начинающем подрагивать голосе. Даже спустя много лет она не смогла до конца пережить их ужасную смерть. Сможет ли он сам смириться с тем, что потерял её?
Говоря о том, что теперь магу нечего бояться и он может рассчитывать на безопасность, Годрик выглядел так, будто действительно хотел и собирался защищать его. В глазах Салазара мелькнула растерянность, но на самом деле за её пеленой, отразившейся поверх изумрудного блеска, таилось недоверие. Зачем всё это рыжеволосому иноверцу? Почему он помогает ему, Салазару, выделяя его из всех? Ответ вспыхнул в сознании, будто молния, ударившая в слабое деревце посреди бушующей грозы: вещи, которые принёс Гриффиндор, он мог найти только близ разбитого торгового корабля. Так вот, для чего он оставил их на берегу: он обыскивал место крушения! Душа в груди Салазара сжалась в плотный комок, состоящий из оголённых нервов, натянутых до предела. Что воин ещё мог найти там? Что он узнал? Объясняется ли его особое расположение тем, что Слизерин знатен или всё же тем, что Гриффиодор прознал о…
Мысли Салазара никак не отразились на его лице, ничем не выдавая подозрений иноверцу. Годрик обратился с новыми указаниями к держателям дома, а Салазар спешно пытался понять, как лучше всего поступить. Оставаться здесь казалось опасным. Здесь больше людей, могущих напасть на него и неизвестно, что можно ожидать от них, ведь он видит всего лишь один дом, всего лишь кучку этих людей и не знает, есть ли поблизости другие воины, как Гриффиндор, и как вообще ведут себя эти люди. Может быть среди них есть волшебники, ведь Салазар не имел ни малейшего понятия, как часто встречаются или встречаются ли вообще на этой земле Одарённые. В любом случае, как маг он не сможет оказать сопротивление толпе. Заклятия, читаемые на парсултанге, которыми он пытался спасти свой корабль, Сила, проходящая в те мгновения через каждую его клетку, в совокупности с ударом о скалы, вымотали его, из-за чего сейчас он даже соображал медленнее обычного. Ему нужно было время, нужен был покой, чтобы как следует восстановиться. Измученный, он не сможет долго продержаться и как мухариб, ведь его собственный ятаган навеки забрало жестокое северное море.
Словно подтверждая мысли мага, Гриффиндор повернулся к нему и, призывно протянув руку, позвал за собой. Всего лишь пару мгновений Слизерин медлил. Если он пойдёт сейчас с этим человеком, то, возможно, выгадает необходимое время. Даже если на самом деле Годрик не тот, кем пытается казаться, Салазар нужен ему живым, иначе зачем бы ему проявлять такую заботу и хлопоты. Лучше иметь дело с одним, чем с толпой. Одного, если будет на то воля Аллаха, одолеть получится.
Рыцарь уступил саманиду своего коня. Пытаясь взобраться на него, Салазар на мгновение потерял равновесие, ощутив некоторое головокружение, и оступился. Не дав ему упасть, Годрик подсадил его на своего верного скакуна. Слизерин чуть кивнул в знак благодарности и крепко ухватился за седло. Нарастающее ощущение собственной физической беспомощности ему совсем не нравилось. Сын эмира не привык чувствовать себя уязвимым, а сейчас ничего не мог с этим поделать.
Преодолевая путь до неизвестной цели, Салазар оглядывал окрестности, а когда на дороге встречались люди, старался прислушиваться к их речи. Здешняя природа была полной противоположностью тому, к чему он привык. Холод и обилие тёмных оттенков, тяжёлых и бескрайних просторов наводили уныние и тоску. Хотя, возможно, всему виной была только сильная усталость. Что до собачьего языка, Салазар старался запоминать звуки, вычленяя схожести с тем, чему успел научить Джадир, и тем, что саманид знал сам. Если удавалось сосредоточиться, маг начинал частично понимать чужую речь.
Гриффиндор привёз его к какому-то дому. И, стоило им въехать во двор, Салазар ощутил будто какой-то толчок в пространстве. Словно движение каких-то невидимых сил. Голова закружилась сильнее, и маг закрыл глаза, стараясь взять себя в руки. Очень хотелось спешиться. Сбитый с толку, он даже не сразу понял смысл слов Годрика, и лишь когда увидел, что за раскрытой дверью никого нет, сообразил, что произошло. Магия! Видимо, вокруг дома установлен какой-то купол или щитовые чары, которые пропускают и отпирают дверь лишь тем, кого «знают». Что-то похожее, только с многократно усложнёнными руническими формулами, всегда защищало чертоги Ордена Змей, к которому принадлежал эмир, а, по праву наследования и одарённости, и сам Салазар. Так значит…
Войдя в дом, он окончательно убедился, что находится в жилище волшебников, замечая все действия магии. Сердце забилось чаще. Салазар повернулся к Годрику лицом в тот самый момент, когда тот достал свою палочку. Вот откуда это особое внимание: иноверец оказался чародеем, достаточно умным, чтобы обнаружить среди потерпевших кораблекрушение чужестранцев подобного себе. Теперь Салазар смотрел на него немного по-новому. Насколько могущественным магом был этот человек? И какие действительно преследует цели?
Слизерин был слишком уставшим, чтобы удивиться как полагается. Всё, на что он оказался способен, это вымученная ухмылка, после чего тяжело осел на скамью. Ноги и руки налились пунцовой тяжестью. Похлёбка, предложенная гостеприимным волшебником, пахла рыбой. Что ж, главное, что не свинина. Салазар понимал умом необходимость заставить себя поесть, не говоря уже о том, что чувство голода нарастало с каждым вдохом аппетитного аромата. Но прежде он хотел получить ответ на один вопрос.
- Зачем ты это делаешь? – чуть нахмурившись, хрипло спросил Слизерин. – Зачем ты помогаешь мне?

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]

Отредактировано Harold Saxon (2015-10-23 20:46:06)

+2

8

Долгими тёмными ночами порой приходят сны, в которых десятки и сотни голосов взывают рыдающими голосами: «Почему ты не хочешь спасти меня, почему не можешь облегчить наши муки, почему ты не защитишь наших детей?». Годрик не мог защитить всех, но он старался, как мог. Долгие годы поисков, переговоров и хождения по краю дозволенного сильными мира сего. А теперь напротив сидит человек, который смотрит с недоверием и спрашивает «Зачем ты помогаешь мне?». Годрик не знал, что ответить. Возможно, дело в том, что этот человек помедлил секунду, называя имя, словно придумывал его, или в том, что он беглец от какой-то страшной участи, или просто его всегда и везде окружали лишь те, кто ждал выгоды от него? Какой ответ придётся ему по душе?
«- Жизнь каждого человека бесценна, а я отвечаю за жизнь волшебников»
Или
«- Я впервые за много лет встретил равного себе, это ли не чудо?»
Словно тот самый корабль, что разбит в щепки у скал, чувствовал себя и Гриффиндор. Он летел на всех парусах, радуясь попутному ветру и любуясь трепещущими в морском бризе флагами, и вдруг узрел впереди мели и рифы. Наткнувшись на недоверие того, перед кем уже сам готов был распахнуть душу, он почти слышал, как скрипит днище корабля, цепляясь о камни. С другой стороны, плох тот капитан, который слепо доверяется неизвестному ветру, как бы ни был этот ветер хорош.
Отложив в сторону отломанный ломоть хлеба, и отодвинув миску, Годрик сцепил пальцы в замок, серьёзным взглядом пронзая собеседника напротив. По улице мимо дома шли люди, и их возбуждённые голоса долетали сквозь ненадёжные стены и будили тревогу, несмотря на чары, защищавшие дом. Никогда волшебник не будет чувствовать себя спокойно среди простецов. Не на этой земле.
- Я расскажу тебе, кто я и каковы мои поступки, и тебе решать, принять ли мою помощь. Будь ты мальчишкой, я бы не спрашивал, закинул бы тебя в седло и увёз бы в свои владения, на север, - Годрик улыбнулся, надеясь убедить Салазара, что это только шутка, и никто никуда не поведёт его силой. Этот маг действительно не мальчишка, и случись Гриффиндору вступить с ним в схватку, он не решился бы предсказывать победителя.
- Можешь считать, что я…главный среди волшебников на этой земле, - сомнительный титул, хотя для иноверца может быть и почётный, если у них маги правят людьми и пользуются уважением. – И это не почётно, более того – опасно, поэтому перво-наперво запомни – никто из обычных людей не должен знать, кто ты таков.
В этот момент отворилась дверь, и Годрик непроизвольно вздрогнул, накрывая ладонью волшебную палочку, лежащую на столе. Пусть он и знал, что хижину охраняют чары, но долгие годы, проведённые в постоянной бдительности под въедливыми взорами, делали своё дело. В комнату вошли всего лишь старые знакомые – мальчик-подросток и девушка, его старшая сестра. Хозяйка дома окинула взглядом гостей, прошептав что-то, похожее на ироничное «искатели», прошла мимо и вытащила из шкафчика ароматный пирог и банку мёда. Молча поставив угощение на стол перед мужчинами, она строго посмотрела на Годрика.
- Вам нужно уходить отсюда. Твоя защита – плохая рекомендация в глазах святого отца.
- Если я смогу его уговорить… - маг посмотрел на Салазара, понимая, что убедить его будет не просто. Но и оставлять всё как есть уже опасно, сколь бы невинными казались пререкания с священником, рано или поздно его терпение лопнет, и придётся спешно уносить ноги. Кажется, этот момент настал. Вновь переходя с родного языка на латынь, Годрик представил хозяев новому знакомому.  – Салазар, это Айлин и её брат Ирвинг, мои друзья и ученики.
Друзья и ученики отошли в угол, где девушка заколдовала прялку, а её брат взялся за нож и лучины. Но Годрик не сомневался, что они чутко прислушиваются к каждому слову. Из-за него эти дети сейчас в большой опасности, и, даже если не удастся убедить в бескорыстности своей Салазара, он уедет на север и увезёт ребят с собой.
- Послушай, - быстро заговорил он, надеясь, что голос его достаточно убедителен для собеседника, - я не знаю, от чего ты покинул свою родину, но здесь ты едва ли в меньшей опасности. Здесь другая вера, - в голосе прорезалась боль, будто его обладателю было обидно за Господа, чьё имя смешивают с глупыми догмами, придуманными неразумными людьми. – Колдовство для этих людей – порождение воли тёмных сил. То, что является Даром, они зовут проклятием и искореняют это.
Старая злость и кипящее в душе чувство несправедливости обожгли тело, требуя движения и деятельности. Рука сама легла на рукоять меча, и появись вдруг рядом человек в ненавистной чёрной сутане, этот клинок пронзил бы его столь чёрное же сердце. Годрик встал, меряя широкими шагами комнату и бросая гневные взгляды в окно, за которым то и дело мелькали тёмные людские тени.
- Тебя будут бояться и ненавидеть больше, чем обычного деревенского травника, ведь в твоих силах бросить вызов буре. Сила порождает страх, а страх – ненависть, - горькие слова полнились сочувствием, ведь ту же ненависть Годрик видел каждый день. – Думаешь, эти люди слушаются приказов моих, потому что я друг короля? Нет, в первую очередь потому, что уверены, что я могу превратить их всех в жаб. И я могу, - если бы только эти слова и эту злость видели все те, кто бросают косые взгляды, возможно, они поостереглись бы лишний раз смотреть в сторону могущественного мага. Но у Годрика не хватало чего-то, чтобы в серьёз ненавидеть тех, чью ненависть он каждый день выпивал до дна. Если бы только можно было выразить словами, как сердце любило это суровую землю и суровых людей, как привязано оно было к морю и горам, к рваному горизонту и близким ярким звёздам. И от того было лишь во сто крат больнее чувствовать, что ты чужой. Такой же чужой, как беглый иноверец.
- Мне повезло, и я заручился дружбой короля, если милость его можно звать дружбой. Мне повезло ещё раньше, когда мне позволили жить и идти туда, куда меня понесут ноги, несмотря на то, что моя мать была ведьмой, - Годрик видел, как навострили уши ребята в углу, ведь им он никогда не рассказывал о своём детстве и родителях. Они могли бы догадаться, почему он молчит об отце и почему так дорожит именем, что сам себе выбрал. Ему почти хотелось рассказать Салазару о бесславном своём рождении и пятнадцати годах в нищете, а потом о двадцати годах в крови.
- Я не принц, и ты тоже, не важно, кем каждый из нас был, или не был. У магов нет титула, есть только Дар и воля им распорядится. Есть лишь одно место, где маги могут быть в безопасности. Я зову это место своим домом. И я приглашаю тебя стать моим гостем, - прекратив шагать из стороны в сторону, Гриффиндор замер посреди комнаты, смотря на Салазара. «Дом» для тех мест слишком громкое слово, но несколько домов на берегу озера и добрые глаза друзей звали в снах каждую ночь. Вспомнив улыбку Хельги, Годрик подумал, что именно она, как никто другой, сможет справится со всеми сомнениями и страхами в измученной душе Салазар. Если только он согласится отправиться дальше по этой чёрной суровой земле. Дальше, на север.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+2

9

В ответ на шутку про перспективу похищения в седле Гриффиндора Салазар повёл бровью. Но говорить ничего не стал, молча и внимательно внимая словам Годрика. Пронзительный взгляд чародея Салазар встретил столь же твёрдо. Теперь была более длительная возможность рассмотреть в этих глазах душу их обладателя. Решительный, и, кажется, всё-таки благородный. Горячный и, может быть, вспыльчивый. А главное: искренний и открытый. Произнося свои слова, Годрик не лгал и Салазар видел это, отчётливо и ясно. И, глядя, засматривался, сначала специально, а потом уже, незаметно для себя самого, не мог оторвать глаз от чародея. Странное что-то было в этом человеке. Странное оттого, что, чем больше он говорил, тем больше Слизерину казалось, что перед ним стоит человек с родственной ему душой. Они видели друг другу от силы пару часов, но казалось, что знакомы полжизни. Или всю жизнь?
Слова цеплялись за сердце, пронизывали его и заставляли шевелиться, вызывая болезненные реакции. Пульсировать то живое, что, казалось, забилось в тёмные глубины за последние месяцы, больше не желая показываться. Даже когда в дом вошли дети и Годрик отвлёкся от своего рассказа, Салазар всё смотрел на него, бросив лишь один взгляд на хозяев. Саманид молчал. В голове мелькнула краткая мысль о подопечных Гриффиндора: если на этой земле Одарённые в опасности, как же тогда они выживают? Рыцарь - единственный взрослый в их жизни? Неужели в этой стране дети заботятся о себе сами? На родине Салазара Одарённых бы не оставили без внимания. Возможно, их не допустили бы до знаний, но не бросили бы. Но кажется, эти двое неплохо справлялись, ведь хозяйство, окружавшее саманида, было в полном порядке. А может оно было таковым благодаря магии, которой научил детей Гриффиндор.
Но сейчас главным было не это. Годрик продолжал, и его слова сильно напоминали Салазару ту жизнь, которой он жил. Пусть первопричины были иными, но разве имеет это значение, когда результат тот же? Салазар знал, что значило скрывать свой дар. Он был вынужден делать это потому, что его мать когда-то была всего лишь рабыней, купленной в Самарканде. А настоящий отец и вовсе не должен был быть его отцом, ведь не может владыка саманидов любить чужую жену, бывшую когда-то наложницей. Даже в Орден Змей Салазар был посвящён тайно, и отец сам разъяснял ему премудрости магии и змеиного языка, на котором его род говорил многие-многие столетия. Ни один из сыновей эмира не унаследовал этого великого Дара, кроме сына рабыни. Потому в кожаном мешочке, крепко привязанном к поясу, лежала одна из самых главных реликвий арабских колдунов.
Знал Слизерин и что такое ненависть. Знал, как тесно она может переплетаться с завистью, страхом и какого монстра рождать в своей утробе. Но он не боялся. Мать учила его, что он достоин Силы по праву рождения. Отец утверждал в том же и говорил, что видит в своём единственном сыне-змееусте благословение Аллаха. Потому Салазар был твёрд в своей правоте, воспринимая ненависть и непонимание за недалёкость глупых простолюдинов. Но, похоже, исходя из слов Гриффиндора, на этой холодной земле невежество доходило до безрассудства.
И когда Годрик упомянул в своём рассказе и себя, все посторонние мысли в голове мага ушли, оставив лишь образ рыжеволосого чародея. Для Салазара он был как будто зеркальной стороной, противоположным берегом, вторым ликом Луны – был так похож и, в то же время, был таким другим. И вновь это безумное желание поверить, довериться ему. Ведь если Годрик так близок его душе, разве не значило это то же, что поверить себе? Нет, не значило. Но всё же ответ был очевиден. Салазар по-прежнему молчал, когда Годрик озвучил, наконец, свои цели. Его импульсивность уже подняла его на ноги, а Салазар, оставаясь на своём месте, неотрывно смотрел в его лицо, на котором прямо выражалось то, что чувствовало, чем жило и от чего страдало сердце северянина. Не принять приглашение было бы безумием. Может быть, это проявление воли Аллаха, ниспославшего Слизерину именно того единственного в этих краях человека, который действительно мог ему помочь? Не стоит закрывать глаза на благословения, но благодарить за них. Какая ещё может быть жизнь на чужбине, как не рядом с теми, с кем тебя объединила Сила? Не говоря уже о том, что, узнав немного о Годрике Гриффиндоре, Салазара тянуло узнать больше.
Слизерин тяжело вздохнул и опустил взгляд к столу, на мгновение закрывая изумрудные глаза. Аромат еды, тепло, царившее в доме, так и манили расслабиться и раствориться в искушающих своих благах. Но слова чародея всё звенели в голове, передавая и саманиду своё беспокойство.
- Хорошо, - тихо ответил Салазар и вновь взглянул на Годрика. Взгляд его был измученным. – Сколько у нас есть времени? Или мы должны идти немедленно?

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]

+2

10

Мысленно Годрик уже был среди холмов и озёр своих земель, на берегах, что взывали к его сердцу. Ему отчаянно хотелось, чтобы Салазар полюбил страну, в которую его привела судьба, но так ли легко ему будет направить свои мечты прочь от жаркого солнца его родины к густым горным туманам и низким облакам, цепляющимся за верхушки сосен? Здесь его встречает другое небо, другие звезды, иные восходы и закаты, даже ветра тут поют незнакомыми голосами. Те самые коварные ветра, что в сговоре с морем потопили корабль этой ночью. За что едва выжившему чужестранцу любить эти берега? Годрик самому себе дал обещание отпустить Салазара, если тот захочет искать приюта в любом другом королевстве, на любом острове или материке. Но это не значило, что он не попытается его удержать. Разве не могут покорить на веки драконы, живущие в горах,  царственно прекрасные единороги, выходящие на заре на опушку Чёрного Леса, или звёзды, смотрящиеся в тёмную гладь Озера и отражающийся в этом звёздном венце могучий утёс над водой? Одного воспоминания об этом крае хватало, чтобы успокоить сердце и усмирить злость, обиду или гнев в пылу сражений железом или словом. Это озеро и холмы, лес и речка будто сами дышали волшебством, и звали к себе волшебников. Будь на то воля Гриффиндора, он сорвался бы с места сейчас, не медля, не дожидаясь ночи, чтобы поскорее пустить коня галопом на север.
Но одного взгляда на Салазара, на его измученное лицо и потухший взгляд, было достаточно, чтобы остудить пыл. Слова его были полны усталости, хоть и казалось Годрику, что слышь он сейчас приказ отправлять немедленно, силы бы нашлись, чтобы продолжить путь. Но большей жестокости представить сложно, чем заставить человека, несколько часов назад чудом избежавшего смерти, без отдыха бежать от новой, неизвестной ему опасности.
- Нет, сейчас ехать нет нужды. Мы не беглецы, мы просто выйдем пораньше, чтобы разминуться с нежелательными гостями, - Годрик вернулся за стол, улыбаясь Салазару, словно пытаясь развеять тот мрачный туман, что сам же и навёл. Возможно, Хельга бы справилась лучше, сумев найти слова, чтобы донести опасность и при этом не напугать излишне. Как бы там ни было, бежать куда-то или от кого-то Годрик не желал. – Пусть сюда сбегутся все церковники королевства, своих друзей я смогу защитить.
Замерев на несколько мгновений, маг замолчал. Смотря в одну точку он о чём-то напряжёно думал, потом снова встал и потребовал перо и бумагу. Спроси он о чём-то подобном в любом другом доме деревни, наверняка получил бы в лучшем случае недоумённый взгляд и ответ, что подобного барахла у них не водится. К счастью, и Айлин и её брат умели читать и писать, и не редко упражнялись в эпистолярном жанре. С письменными принадлежностями Годрик ушёл в амбар, искать сову. Если бы он в любом другом доме попросил бы сову, повторилась бы история с бумагой и перьями. У всех нормальных людей совы в сараях мышей ловят, а не письма на другой конец страны носят. Письмо, написанное в свете волшебной палочки, сводилось к следующему:
«Дорогая Хельга,
я неожиданно нашёл в подобранном в море иноверце мага, по силам равного нам с тобой.
Здешние церковники твёрдо решили меня зажарить.
Будем у тебя через пару дней».

Сова выпорхнула в окошко, Годрик усмехнулся, представляя себе Хельгу, читающую это письмо. Впрочем, ей не привыкать, за те годы, что они знакомы, две последние строчки она получает регулярно.
Вернувшись в дом, Гриффиндор наконец приговорил обед. Пока он ел, Ирвинг не умолкал ни на секунду, вслух мечтая о волшебной деревне. На смеси английского и латыни он пытался расписать все прелести этого места – волшебные лавки, магию в каждом закутке, колдовство на каждом шагу. Не умолчал он и о мечте хозяина Гриффиндора выстроить там замок, который станет оплотом и твердыней всех магов острова. Годрик поморщился, услышав, как этот маленький балабол раскрывает его секреты, и, не мудрствуя лукаво, наложил на болтуна заклятие немоты.
- Вместо того, чтоб языком чесать, собрал бы вещи. И подготовь коня вашего к дальней дороге, - всё, что мог сделать мальчишка в ответ на выговор, это состроить обиженное лицо и отправиться выполнять поручение. 
- Прости, но у нас только две лошади, тебе придётся взять этого говорливого парнишку к себе в седло, - Годрик сочувственно вздохнул, а потом подмигнул Салазару и постучал волшебной палочкой по ладони, - но ты всегда можешь заставить его замолчать.
Любопытство тут же подняло голову, требуя расспросить про магию и чары, волшебные палочки и магические формулы, но усилием воли Гриффиндор заставил себя вспомнить, что довелось пережить этому человеку совсем недавно. Все расспросы могут подождать, хотя бы и до завтра. Впрочем, один всё таки следовало решить сейчас.
- Слушай, у тебя на корабле наверняка был друг, верно?не один же он бежал, с ним кто-то должен был быть. Но не кто-то из тех, что остались на постоялом двореОн погиб. – Это был не вопрос, а утверждение. Возможно, тоже жестоко напоминать об этом сейчас, но другого момента уже не будет. – Как у вас поступают с покойниками? Мы могли бы перед отъездом заехать на берег, отыскать твоего друга и отдать ему последние почести.
Годрик считал в уме время. Короткий зимний день уже перевалил за половину, до заката не более пяти часов. До восхода в зенит луны – ещё часов шесть. Этого хватит на сборы и отдых, а как только луна утвердится в небе – они пустятся в путь. Ночь обещает быть ясной, и дорога не будет темна.
- Мы двинемся в путь после полуночи. А сейчас отдыхайте, - Гриффиндор первым же и последовал своему совету, превратив два соломенных тюфяка в низкие деревянные топчаны, которые заняли всё пространство перед очагом. Достали одеяла, разожгли пожарче очаг. Хозяйка дома закрыла ставни и потушила лучины, погрузив комнату в полумрак, разгоняемый лишь светом огня в очаге. Вытянувшись в полный рост на своей лежанке, Годрик закинул руки за голову, рассматривал тени на потолке и думал о завтрашнем дне.

Неожиданно очнувшись от дрёмы, Годрик даже не смог понять, в какой момент его грёзы наяву превратились в сон. Комната всё ещё была темна, только у очага мелькала тень. Айлин хлопотала по хозяйству, готовясь к дороге. Её брат спал, завернувшись в одеяло с головой. Рядом раздавалось дыхание Салазара, но спал ли он ещё, заснул ли вообще или провёл эти часы в напряжённом бодрствовании мысли, Годрик не знал. Он просто прислушивался. Чары, хранившие дом, скрывали все звуки извне, но внутри музыка дома звучала от этого яснее. Стук деревянных мисок, треск хвороста, лёгкие взмахи волшебной палочки, едва уловимый звон чар. К звукам добавлялись запахи – свежий хлеб, который Айлин только-только вынула из печки, молоко и мёд, душистые травы, связанные в пучки и подвешенные над столами. Пройдя мимо топчанов, девушка приподнялась на носочки и принялась снимать эти душистые веники, чтобы уменьшить их и уложить в сумки. Годрик улыбался, следя за ней из-под полу прикрытых век. Хвалёный рыцарь и защитник дома – ему даже не пришло в голову, что в дорогу понадобится хлеб и вода, что надо вскипятить молоко, чтобы оно не скисло, надо собрать травы и сварить несколько зелий, чтобы в дороге не было хворых.  Даже сменная одежда уже была уложена аккуратной стопкой рядом с продуктами.
«Великий маг…да какой ты к чёрту великий. Вот она, настоящая волшебница» - повернув голову, Годрик улыбнулся открывшему глаза Салазару. Потом послышался стук открываемых ставень, и в комнату проник чистый лунный свет.
- Хватит притворяться. Луна уже высоко, подъём, - Айлин хлопнула в ладоши, и по углам зажглись лучины, сразу стало светло, и сразу расхотелось вставать. – У нас много дел, и день будет длинным.
- Главное, что он будет, - сонным голосом отозвался Годрик, садясь на кровати и потягиваясь. Тело протестовало против того, что он снова уснул в одежде и кольчуге. Попытавшись вспомнить, когда в последний раз он спал на настоящей кровати, раздевшись и предварительной умывшись, маг с сожалением отбросил эти вычисления. Решив, что завтракать лучше уже в дали от опасных мест, путешественники быстро управились со сборами и вывели во двор лошадей. Дом никто не запирал, потому что никто не собирался сюда возвращаться.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+4

11

[audio]http://pleer.com/tracks/7775850SgVD[/audio]

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]
Салазар смотрел в улыбающиеся глаза Годрика, а в голове так и осталось звучать, многократно повторенное сознанием, слово «друзья». Вот так просто он готов был защищать людей, которые никем ему не приходятся, рисковать своим собственным благополучием, возможно, жизнью, ради тех, на кого вполне имел право даже не взглянуть – просто пройти мимо. Или, может быть, для него это было чем-то иным? Может быть, он считал своим долгом защищать таких, как эти дети или таких, как Салазар? А имел ли он вообще в виду Салазара?
Неужели ты и меня назвал своим другом, рыжеволосый Годрик? Как просто ты разбрасываешься такими ценными словами. Не каждого, о нет, далеко не каждого можно причислять к своим друзьям. Только тех, в ком уверен, кому доверяешь. Так разве можешь ты доверять мне? Ты не знаешь меня. Не знаешь, кто я, как оказался на том корабле – за что я оказался на нём. Тебе не понравится то, что ты узнаешь, Годрик. Ты разочаруешься во мне. А ты ведь так веришь в свои мечты – готов ли ты пожертвовать ими? Или, может, ты так прост, что действительно принимаешь всех, какими бы они ни были? Либо Бог даровал тебе огромное сердце, Годрик Гриффиндор, либо ты перепутал милосердие с глупостью.
Слизерин не смог улыбнуться так же искренне и добродушно, как сидящий напротив него чародей, но всё же, в ответ на его слова, на собственные мысли, его лицо немного просветлело. Будто бы изумрудные глаза перестали быть столь насыщенно тёмными. Теперь можно было позволить себе вздохнуть спокойно и на некоторое время придаться соблазнам простых вещей. Маг взял в руки кружку и пригубил содержимое, уже от этого чувствуя насыщение. За сладостным вкусом обыкновенного молока обострилось желание попробовать похлёбку. Уже не отказывая себе в этом, Салазар потянулся за ложкой и начал есть. Одна ложка, другая и уже усталость не казалась столь опустошающей, и душа, немного воспрянув, всколыхнулась в груди. Гриффиндор же покинул собравшихся на некоторое время, предварительно испросив у девушки бумагу и перо. Слизерину это странным не показалось: он лишь бросил короткий взгляд на чародея и продолжил разбираться с рыбной похлёбкой.
Когда Годрик вышел, в доме на несколько мгновений повисло некоторое молчание. Салазар не отрывал глаз от еды, однако очень хорошо чувствовал сосредоточенные на себе взгляды брата и сестры. Доев похлёбку, он поднял голову и тут же в этом убедился. Растянув губы в некоторой улыбке, Салазар отодвинул пустую миску от себя в сторону хозяйки и благодарно кивнул. Та, улыбнувшись, спросила о чём-то. Наверное, поинтересовалось, понравилась ли похлёбка. Сочтя улыбку уникальной формой ответа, Салазар повторил свои действия. И тут к нему подошёл мальчишка. Тоже что-то пролепетал. В третий раз улыбаться и кивать было бы глупо, и Салазар не нашёл ничего лучше, как попытаться донести до любопытного дитя своё непонимание языка. В ответ мальчишка повернулся к сестре, спросил что-то у неё. Та, скривившись, коряво произнесла на латыни слово «сражаться». Её брат радостно вскрикнул, повторяя «сражение» на латыни, и, снова повернувшись к Салазару, неуклюже проговорил:
- Ты сражаться дракон?
Усмехнувшись, Салазар коротко ответил:
- Да, - при этом использовал не латынь, а «язык северян», которому учил его во время плавания Джадир. Мальчишка немедленно оживился, и, решив, что чужеземец понимает достаточно, взахлёб, попеременно на двух языках, стал рассказывать Слизерину истории о каких-то землях, о магии и, видимо, ещё о дюжине вещей, от которых преисполнялся искренним восторгом. Кое-что Салазар действительно понимал. И оттого, что некоторые слова мальчик, с помощью подсказок сестры, дублировал на латыни, из сумбурного, переполненного эмоциями рассказа маг извлёк новые языковые знания. Кажется, юный волшебник даже не заметил, как вернулся Гриффиндор, и продолжал рассказывать, совершенно спокойно вворачивая имя учителя.
Увидев недовольство на лице Годрика, и, наоборот, детскую радость мальчишки, Салазар впервые улыбнулся по-настоящему, искренне по-доброму смеясь в душе над этими двумя Одарёнными – большим и маленьким. Что-то непринуждённое, обыкновенное и в то же время невероятно драгоценное было в этой случайно образовавшейся сцене, посреди маленького уютного дома, где трещал очаг и хлопотала по хозяйству девушка. На мгновение от этого чувства сделалось спокойно и хорошо. Но лишь на мгновение…
Улыбка померкла, когда Годрик напомнил об умершем Джадире. Как же он мог забыть! Как он посмел отвлечься от памяти о воине, отдавшем свою жизнь за то, чтобы сын эмира продолжал ступать пусть по чужой, но по земле?! Было расправившая плечи душа, вновь сжалась комом, съёжившись стыдливо и болезненно. Салазар опустил голову и нахмурился: так всегда было проще справляться с болью.
- Да, - проговорил он коротко и глухо. А потом добавил: - Спасибо.
Хозяева дома приготовили всё для ночлега. Место Салазара оказалось рядом с Гриффиндором, но ближе к пышущему теплом очагу. Маг лёг на бок, лицом к огню, наблюдая за вечным движением вечного пламенного танца, разрушительного и в то же время животворящего. Но сон был прерывистым, то и дело обрываясь, чтобы вновь вернуть его в реальность. Незнакомую и чужую землю, встретившую холодом и смертью.
Смертью…
Салазар подложил под голову руку, и длинные чёрные волосы спадали на лицо, скрывая от посторонних и любопытных то и дело открывающиеся глаза. Этот огонь казался бесконечно родным. Он напоминал тот жар, коим дышит пустыня, испепеляя всякого недостойного в разгар дня. Он напоминал о холоде ночей, унося в воображении ещё дальше, к пескам Багдада, узким улицам этого шумного города, одновременно таящего в себе бесконечные тайны. Как же далеко была сейчас вся эта жизнь. Непреодолимо далеко. Салазар замер, теряя ощущение времени, дня и ночи, полностью уйдя в собственные мысли. Он вдруг так ясно понял, что всему, что было ему близко и дорого, пришёл конец. Никогда ему больше не увидеть родных земель, никогда не заглянуть в родные лица. Потеряны. Кончено. Кажется, всё это время, до самых слов Годрика, он как будто верил, что весь этот чудовищный кошмар ещё может быть обратимым. Кажется, эта глупая, беспочвенная надежда давала ему силы все те месяцы на корабле. И отмерла только сейчас – вдруг, внезапно, оставив его опустошённым, наедине с самим собой.
А кто он? Найдётся ли в нём достаточно силы, чтобы оправдать веру отца и матери? Найдётся ли достаточно мужества, храбрости, чтобы быть хотя бы вполовину достойным их обоих?
Отчаяние огромной волной навалилось на Салазара всем своим весом. Почему – почему он вдруг оказался таким беззащитным перед ним? Почему всей этой тьме в эту самую минуту с такой лёгкостью удалось поставить его на колени? Салазар открыл рот, набирая полную грудь воздуха, но даже дыхание подрагивало. Не выдержав, он обернулся, и тут же встретился взглядом с уже проснувшимся Годриком. Рыжеволосый добряк снова улыбался. Если бы Салазар только мог, он бы сказал, что одна эта простая улыбка будто подхватила, ловя при падении, возвращая, ещё призрачно, ещё полутонами, крепость колеблющейся неизвестной под ногами земли. Если бы Салазар только мог…
Оказывается, Айлин уже давно хлопотала по хозяйству и саманид её даже не слышал. Она возвестила им о восходе луны, поднявшийся, немного сонный Годрик был воодушевлён предстоящим путешествием, а шустрый Ирвинг вертелся вокруг него, готовый в эту же самую минуту окунуться в те приключения, о которых давеча фантазировал. Салазар хранил молчание. Все его вещи были при нём. Выполнив все просьбы о погрузке необходимого скарба, Слизерин оседлал коня, после чего помог забраться и Ирвингу, сажая перед собой.
Они сделали так, как и условились: вернулись к тому самому берегу, месту крушения торгового судна, перед тем, как отправиться на Север. Салазар тяжело дышал, но лицо его было подобно стальной маске, не выражающей никаких эмоций, зияющей пустыми тёмными глазницами, устремлёнными в одну точку. Изумрудные сосредоточенные глаза Салазара и правда пристально глядели лишь в одну точку – туда, откуда виднелись обломки корабля. Остановив коня поодаль, он спешился и посмотрел на Гриффиндора.
- Вели детям ждать здесь и не подходить ближе, - ровно произнёс он на латыни. – А потом иди за мной.
Не дожидаясь Годрика, Салазар пошёл вперёд. Постепенно ноги начали вновь утопать в песке и тишину ясной лунной ночи заполнял шум прибоя. Мириады звёзд рассыпались над их головами бриллиантовым пологом, а белоликое ночное светило бесстрастно взирало на двух сынов магии, решительно продвигающихся к месту, где царила смерть. Не дойдя до воды десятка шагов, Слизерин остановился.
- Я подниму щит над нами, - произнёс он, не оборачиваясь. – Удержи его, если понадобиться. И сам будь позади.
Запустив руку в потайной карман, Слизерин вынул свою палочку. Тёмное, чуть изогнутое древко, чью рукоять венчала «змеиная» гравировка, блеснуло в лунном свете, словно радуясь тому, что, наконец, взята для дела. В лицо с моря дунул ветер, развивая длинные чёрные волосы мага, заставляя всколыхнуться чёрными крылами сливающуюся с ночью мантию. Сосредоточенно нахмурившись, Салазар поднял руку и ловко начертил в воздухе несколько рун. Кончик палочки засиял, отвечая магией на замысловатые действия. Салазар вскинул вторую руку, разводя руки в стороны, и, повинуясь его действиям, вокруг двух чародеев возник энергетический купол. Поднимаясь от земли до неба, медленно, вместе с руками саманида, купол переливался, поблёскивал, мигал голубоватым светом, пока не сомкнулся над их головами вместе с сомкнувшимися ладонями Салазара. В тот же миг видимая оболочка щита пропала, растворившись в пространстве, однако незримо продолжала защищать двух мужчин от любых внешних вмешательств, одновременно скрывая их самих, создавая иллюзию пустого, погружённого в ночь побережья. Палочка вновь взметнулась перед саманидом, рисуя в воздухе новые руны. Колдуя двумя руками, словно направляя магию свободной рукой, Салазар повернулся к разбитым о скалы останкам корабля, направляя силу в их сторону. Было видно, как сгусток еле заметного света проник сквозь изуродованные доски, подхватил что-то и повлёк за собой обратно к магу.
Будто на невидимых руках, тело Джадира летело над холодными землями, жестоким морем, всё приближаясь к берегу. Салазар не мог оторвать от него глаза. Руки были всё ещё протянуты к погибшему, ведь иначе сила просто перестанет повиноваться магу, но с каждым мгновением душа чародея сжималась всё сильнее. Достигнув Салазара, тело остановилось, продолжая парить в пространстве. Одежды верного слуги и преданного друга были разорваны и посиневшую кожу уже, кажется, затронули следы разложения. К горлу подкатил горький ком. Крепко стиснув зубы, Салазар ещё раз взмахнул палочкой, и одежда на теле умершего начала заменяться белыми пеленами, не оставляющими открытым ни одну часть. Перед тем, как магические пелены обхватили черноволосую голову, Салазар подошёл ближе, вставая совсем близко, заглядывая в знакомое лицо. Нет, в нём уже не было следов того света, которым жил Джадир – душа его уже ушла к Аллаху. Это была всего лишь оболочка, всего лишь приспособление, чтобы быть видимым в видимом мире. Отчего же тогда было так невыносимо больно?
- Прости меня, мой друг, - прошептал Салазар на родном наречии. – Прости, что, пытаясь спасти недостойных, не уберёг тебя. Прости за всё зло, что ненароком причинил тебе. Ты был мне единственным и настоящим другом. И ты до самого своего конца хранил меня. Спасибо тебе и да примет Аллах тебя в свои светлые обители.
Свободной рукой Слизерин коснулся лица умершего, закрывая глаза. Белые пелены обхватили голову Джадира, и сила вновь вознесла его в высоту. Салазар начертил ещё несколько рун и на этот раз каждая из них вспыхнула звёздным светом, проявляясь в пространстве. Красивые, похожие на арабскую вязь, они взмыли в воздух, вслед за покойным, и, обхватив его плотным кольцом, разом впитались в тело. Не дыша, Салазар смотрел на это действо, заставляя себя видеть все последние мгновения. Парящий в воздухе вдруг начал лучиться сиянием, всё больше и больше, а потом вспыхнул, ослепляя, и распался на миллионы блестящих крупиц, оставаясь лишь копной звёздного света.
Салазар смотрел на этот свет, задрав голову. Изумрудные глаза заблестели и по щекам побежали две молчаливые слезы.
- Прощай, - прошептал он и медленно опустил палочку.
Сгусток звёзд оторвался от земли, больше ничем не задерживаемый, и полетел в тёмное ночное небо. Салазар провожал его взглядом, пока он не слился с небосклоном, став единым с бесконечностью. Вместе с этим светом улетело прочь всё его прошлое. Там, в далёких звёздных небесах, осталась его прежняя жизнь, из которой теперь ушли те единственные, кто его по-настоящему любил. Он ещё чувствовал тяжесть заполнявшей всё внутри боли, но отчего-то понял, что, медленно, она постепенно покинет него. Салазар обернулся и посмотрел на стоящего позади Годрика, так, будто бы молчаливо просил его помощи. От него, того, которого почти не знал, но которому почему-то очень хотел доверять.
Последний взмах палочки положил конец сверкающему куполу. Пара медленных шагов, чтобы негнущиеся ноги снова смогли идти, и Салазар, больше не оборачиваясь, пошёл прочь от берега, вслед за Годриком Гриффиндором. На Север.

Отредактировано Harold Saxon (2015-10-29 18:34:56)

+2

12

Ночь вступила в свои права, и всё вокруг дышало сном, было самим сном. Низкие чёрные дома терялись в сумраке, длинные тёмные улицы уходили к морю, такому же тёмному и обманчиво тихому. Волны, словно дети, наигравшиеся и уснувшие, лениво набегали на берег с тихим шорохом, уже забыв о том, чего стоили их игры, и сколькими слезами пополнились солёные воды. Ветер нашёптывал что-то прошлогодним травам, должно быть вести о весне, которая ещё не скоро заглянет в эти края. Тишину не нарушал стук копыт по мёрзлой земле, тишина принимала этот стук как часть себя. Люди и кони прошли тенью мимо слепых окон домов, мимо спящих людей, ждущих рассвета, и вскоре исчезли за поворотом, слившись с темнотой скалистых утёсов.
Годрик поднял голову, устремляя взгляд в высокое небо. Огромные звёзды, холодные и светлые, ответили его взгляду. Этот свет, не знающий тени, не знающий боли, сомнений и страха, не знающий преград, лился на землю, но не достигал её. Облако серым маревом набежало на край неба, закрывая собой звёзды, но они от этого не исчезли. За белыми облаками, за грозовыми тучами, за серым туманом звёзды есть всегда. Как и Солнце.
Кони шли рядом, низко опустив головы, Ирвинг спал в седле, Айлин положила голову Годрику на плечо, может быть, тоже спала. Детям ещё не нужно было знание, что где-то за мраком всегда есть свет, они не встречали такого мрака, что не пропускал бы его. О чём думал Салазар, можно было догадаться, можно было что-то сказать, но отчего-то тишина молила о молчании. Преступно отбирать у человека радость, этому учат с младенчества. Но не многим объясняют, что так же неправильно отбирать у человека его горе, если он сам не просит тебя его разделить.
Когда знакомые скалы показались в лунной темноте, протянув длинные тени на дорогу, Годрик не ждал, что его позовут. Спокойные и тихие слова Салазара раскололи беззвучие, и сердце пропустило удар. Покинув седло, воин оглянулся, почти жалея, что сейчас его собственный голос окажется лишним в этом молчании чужой скорби, но тёмные печальные глаза не по возрасту мудрых детей остановили готовое сорваться с губ предостережение. Годрик догнал ушедшего вперёд Слизерина, ступая на пару шагов позади. Жёсткие камни сменились мягким холодным песком, шум вол стал ближе и громче. Если бы можно было представить у моря душу, эмоции и память, можно было подумать, что оно оплакивает погибших, убаюкивая в пене их души. Годрик остановился у края, где камни становились песком. Должен был он видеть прощание? Если Салазар решил разделить своё горе, он не мог отказать ему.
Просто кивнув, маг поймал наброшенное покрывало чар. Волшебная палочка скользнула в ладонь, готовая защищать или разить, но купол, раскинутый над магами и морем, отразил бы даже падение звезды. Салазар шёл к воде, а Годрик отвёл глаза. Это ему не предназначалось, его вообще быть здесь не должно было. Человек, который спрашивал, зачем его спасают, человек, который смотрел с недоверием и осторожностью, теперь привёл едва знакомого на похороны того, кто был ему дороже всех. Почему дороже? Да потому, что только он один остался с беглецом, разделив страшную участь. Годрику было по настоящему жаль, что этот неизвестный погиб, быть может, у него была та же верная душа и глупое, милосердное сердце, что у рыцаря, не смеющего смотреть на похороны храбреца.
На не заданный вопрос о звёздах нашёлся ответ. Если для Салазара и не было раньше света за тучами, то теперь будет всегда, на одну звезду больше, или на сотни, на сколько хватит души этого неизвестного слуги. Годрик смотрел за тающие огни и внимал самой магии. Чужое волшебство, как глоток воды из незнакомого колодца. Очень холодной воды, от которой в груди становится очень холодно, а потом нестерпимо горячо. Стиснув палочку в руке и сжав зубы, воин вспоминал всех тех, кого сам терял на поле битвы, кого сам убивал. Он поднял голову к небу, и на него взглянули мириады глаз, чистых и светлых, не знающих более страха, сомнений и боли.
Взгляд Салазара был устремлён в те же небеса, но ему это не помогло удержать слёзы, да верно он и не хотел. Недоверчивый, таинственный, молчаливый, он  привёл первого, кто ему улыбнулся, на место памяти и скорби, и показал ему свои слёзы.
«И кто из нас теперь доверчивый глупец? Я не поверю теперь, что у тебя нет сердца. Только там рождаются слёзы, а ты плачешь».
Волны пели вслед уходящим, скрипели зацепившиеся за камни снасти, морской бриз, с наступлением ночи возвращающийся в море, сушил слёзы, те, что пролились, и те, которых не было. Кончился под ногами песок, истаял купол чар, и тут же ворвался холодный ветер с севера, жестокий и весёлый. Две фигурки, сидящие на земле у лошадей, поднялись навстречу. Юный волшебники смотрели, пытаясь угадать, что случилось на берегу. Но это, как и звёзды, ярче разгорающиеся в ночи, им было ещё не под силу понять, только почувствовать.

Первый привал сделали лишь на заре. Конь Годрика был готов лететь птицей над холмами, но старый работяга, что нёс Салазара и Ирвинга, порядком утомился. Да и наездникам, утомлённым долгой скачкой и тревогой, требовался отдых. Рассвет встретили в роще на берегу ручья. Холодная вода обжигала и прогоняла усталость. И молчанию тоже пришёл конец. Проснулись птицы, будто не замечающие снежные островки и ледяные обломки в ручье. Проснулось любопытство мальчишки, и снова затрещал Ирвинг, подобный птицам. Где-то вдалеке раздалось ржание лошадей и голоса, но кто бы ни были эти люди, они ушли на юг, не потревожив путников.
Разделив поровну хлеб и молоко, устроились у костерка под голыми кронами деревьев. Непривычному к холоду Салазару трое северян почти одновременно предложили свои плащи. Молодые маги смеялись, совершенно принимая своего нового знакомого как друга, на лицо же Годрика то и дело набегала тень. То было не недовольство или сомнение, которые могли бы прокрасться в вечно раскрытую нараспашку душу. То была тревога. И у неё были основания.
- Расскажешь, из-за чего покинул родину? – спросил Годрик, когда ребята улеглись вздремнуть поодаль. – За тобой не будет погони?
Даже если бы Салазар сказал, что убил своего короля, Годрик бы не изменил своего решения. Если бы он ответил, что осуждён за измену и предательство – тоже. Более того, Годрик даже не поверил бы в такое, даже если бы сам беглец был бы уверен, что осуждён справедливо. Но погоня…берега королевства атакуются викингами с севера, англичанами с юга, внутри королевства народы не могут ужиться мирно, если с востока придут иноверцы, Константин не сможет сражаться со всеми сразу. Не будет ли появление Салазара означать новую войну? Годрик так ушёл в размышления, что ему наяву почудился стук копыт и звон оружия. Вскинув голову он понял, что это всё не в грёзах его, а наяву! Резко схватив Салазара за плечо, он опрокинул его навзничь, одновременно закрывая тяжёлым плащом своим едва тлеющий костерок. Мимо спрятавшихся в низине волшебников пронёсся конный отряд, больше сотни человек, при оружии и под знамёнами. И это были не викинги и не англичане, а очередной вассал короля, возомнивший себя хозяином земель, что ему выделил король в управление. И теперь он бросал вызов королю, собирая против него войско.
- Надо предупредить Константина, - прошептал Годрик, не известно к кому обращаясь. Он не мог оставить своего короля, не мог он  бросить одних друзей, и теперь ему приходилось разрываться между тем, что говорили ему его сердце и долг.
И в этот миг Провидение лишило его необходимости делать выбор. Очнувшийся от сна Ирвинг вскочил, не заметив незваных гостей, а увидев их – вскрикнул, прежде чем его сестра успела его схватить и увлечь к земле. Войны развернулись и устремились к низине, заприметив среди деревьев людей. А потом один из них увидел привязанных лошадей, увидел на одном скакуне дорогую сбрую, увидел и щит, прикреплённый к седлу, а на нём – герб. Копья опустились в боевое положение, командиры отдали приказ.
- Они хотят моей смерти, потому что я верный слуга короля. А вашей – потому что вы со мной, - грустно сказал Годрик, поднимаясь в полный рост, вынимая из ножен меч и волшебную палочку. Клинок в правой руке, волшебная палочка в левой. Ничтожно мало против ста закованных в железо всадников.
- Отходите, пока нас не окружили, - бросил воин через плечо, покрутив меч в руке. В ответ на этот жест призыва к бою среди всадников раздался смех.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+2

13

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]
Всю ночь он был единым с тьмой. Ночная мгла укутывала его, цепляясь за пальцы, плечи, путаясь в волосах, хватаясь за ноги идущего на север коня. Бледный свет ночных светил указывал им путь, Салазар видел, как уверенно ведёт своего коня Годрик, и просто следовал за ним. Мальчишка Ирвинг уснул, убаюканный мерным конским шагом, прильнув к груди Слизерина. Накинув на него край своей мантии, Салазар бережно поддерживал ребёнка, крепко сжимая поводья. Взгляд его был устремлён вслед Гриффиндору, а мысли, казалось, пытались обхватить всё сразу и, в то же время, рвались, как старые тряпицы, не способные удержать в себе хоть что-то. Благодаря тихо сопевшему Ирвингу, Салазар не чувствовал холода, руки же спрятал в чёрных перчатках. Когда-то, много лет назад, он так же ехал со своим отцом, пересекая пустыню у стен Багдада до каравана, где ждала его мать. Тогда ему снились добрые сны. Тогда он был счастлив, обретя настоящего отца и единственного наставника в одном из самых могущественных воинов великой династии Саманидов. Салазар хотел, чтобы сон его временного подопечного продлился бы до самого привала. Пусть и он сейчас несётся на крыльях сновидений вслед своим мечтам, победам и свершениям.
С Годриком они так и не перемолвились не единым словом. И снова это странное, необъяснимое пока магу чувство близости с иноверцем. Беря его с собой, Салазар руководствовался лишь расчётом о дополнительной силе, полагаясь на чародея, который смог бы удержать щит, если бы появились случайные свидетели, потому что в тот момент не мог до конца рассчитывать на крепость собственных рук. Но теперь становилось всё яснее: он просто не смог бы сделать всё это в одиночестве. Было так важно ощущать чьё-то присутствие, чью-то твёрдую руку, пусть и буквально она не была протянута. Со дня гибели Медина Салазар забыл о покое, о радости, будто всё время находился во вражде с внешним миром. Вражде, которая завершилась сокрушительной победой чудовищной бурей, забравшей последнего из тех, кого саманид хотел уберечь. Собственная жизнь давила сильнее угрюмых яростных небес, заставляя ощущать себя затравленным зверем, и потому было так необходимо знать, что перед лицом собственной боли он стоит не один. Ему хотелось верить в то, что Гриффиндор помог бы. Ему нужна была эта вера – теперь, когда почти все её опоры утрачены. Мать учила не терять веры, и этой ночью Салазар удержал её в руках благодаря рыжеволосому чародею.
Небо порозовело от холодного рассвета, когда они решили устроить привал. Небольшая роща у источника воды. То, к чему здешняя природа была привычна, было новинкой для Салазара. Шокирующим, пробирающим до костей совершенно новым жизненным опытом. Ни в Багдаде, ни в Самарканде никогда не было снега. Впервые Салазар столкнулся с ним в море, спустя пару месяцев плавания, когда до них стали добираться снежные штормы. Раньше об этой форме воды он читал лишь в отцовских книгах, особенно в тех, что посвящались стихийной магии. Было интересно попробовать что-то новое, создать лёд из воды, снежный вихрь, ведь в пустынях эти приёмы не практиковались из-за отсутствия достаточно низких температур воздуха. Очень сложно извлекать влагу из горячего ветра, да ещё и пытаться охладить её, удерживая в таком состоянии. Здесь же такой приём не составит особого труда, потому в черноволосой голове молодого колдуна-змееуста промелькнула мысль об усилении созданных снежных бурь и вихрей, ведь силу можно будет спокойно потратить на мощь заклинаний, а не на поддержание хоть малейшей их действенности.
Такие мысли хоть немного отвлекали от уже начавшего пробирать утреннего мороза, к которому Салазар оказался совершенно неготовым: надо сказать, что после того, как его вытащили с берега, он не провёл достаточно времени на открытом воздухе, чтобы понять, насколько холодно в этой холодной стране. Но на помощь немедленно пришли Гриффиндор и его воспитанники, похоже, не сговариваясь, одновременно предложив ему свои меховые накидки.
- Ты замерзать? – снова попытался выдавить из себя разговорную латынь Ирвинг.
- Замерзать, но не настолько, - усмехнулся Салазар, в чьи руки легли сразу три плаща. – Мне достаточно и одного, - взгляд на не разобравшего слов Ирвинга и маг поднимает один палец, указывая точное число необходимых ему плащей: - Один. Только один.
Айлин засмеялась, потешаясь над братом, тот, уразумев, тоже захихикал, сначала несколько смущённо, а потом и во весь голос. Костёр развели при помощи магии, заботливая маленькая волшебница быстро приготовила лёгкий завтрак, после чего, потратив ещё некоторое время на еду и короткие разговоры, удалилась вместе с братом отдохнуть от ночной поездки. Салазар остался у постепенно погасавшего костра, вместе с Гриффиндором, который вёл себя не так шумно последние часы. Заметив это, Слизерин не пытался выяснить причину, лишь наблюдая со стороны. Далеко не всегда нужно, чтобы кто-то лез тебе в душу – в таких ситуациях маг всегда судил по себе. Но когда дети уснули, Годрик, наконец, высказал свои переживания. Салазар взглянул ему в глаза. Действительно ли это было причиной его молчаливости и некоторой хмурости? Конечно, Гриффиндор был как открытая книга, но всё-таки саманид читал эту книгу только один день.
- Расскажу, - негромким и ровным голосом ответил он, продолжая смотреть на чародея прямо. Иноверец имел право знать, с чем имеет дело. Ещё вечером Салазар решил не скрывать от него правды. – Но я сделаю это немного позже, если ты позволишь, - добавил он и медленно выдохнул. – Дай мне ещё немного времени. О погоне же можешь не беспокоиться, - он отвёл взгляд, который вдруг стал холоден как плывущее по ручью льды, - для моих врагов я мёртв.
Салазар сделал вид, что смотрит куда-то в сторону, пряча глаза от Годрика. Мысли о матери были хуже воспоминаний о погибшем Джадире. Потому что мысли эти были столь страшны, что заставляли всё существо Салазара леденеть от ужаса и мучиться душой в агонии одновременно. Она была мертва, это он знал твёрдо. Мертва от рук тех, кто должен был убить его. И Салазар боялся представить, как именно она умерла. Это сводило с ума, и пока он не мог смириться и пережить это – пока он был только вынужден.
Звук приближающегося рыцарского отряда заставил Салазар отвлечься от мрачных дум, и обернуться, но увидеть что-либо между деревьями рощи он не успел, так как Гриффиндор опрокинул его на землю. Гремящие доспехами, устремлённые на какую-то цель люди – сотня воинов на сотне конец, изрывающих землю подковами, скакали мимо естественного природного убежища чародеев. Годрик произнёс что-то и в этих словах Салазар услышал имя «Константин». Может быть, он имел ввиду своего короля? А может быть, имя того, кому подчинялись эти рыцари. Но, заметив хмурую тревогу на лице рыжеволосого, Салазар сделал выбор в пользу первого варианта: эти всадники не окажут им дружелюбного тёплого приёма.
Миролюбие в этих землях совсем не в почёте, если не считать Одарённых.
И в ту самую минуту, когда Салазар подумал, что грохот отряда может разбудить бедных детей, юный Ирвинг поднялся с земли, и, не ожидая увидеть развернувшуюся перед магами сцену, вскрикнул. Лишь после того, как звук детского голоса совершенно чётко и разборчиво повис в пространстве, рука Айлин легла на его губы. Не успела. Салазар напрягся, поднимаясь с земли. Теперь прятаться было бесполезно. Всадники остановились, вглядываясь сквозь деревья рощи, и когда те, что были ближе, изменились в лице, Салазар понял, что они увидели щит Годрика, украшенный гербом его короля. Всадники обнажили мечи, наставили копья.
Радикально решаются вопросы в этой стране.
Годрик вооружился. Лицо его выглядело грустным, враги смеялись. Салазар не ответил, стоя на полшага позади: его мысли были о детях, которых жизненно необходимо оградить от того, что сейчас здесь начнётся. Длинная чёрная мантия, чёрные перчатки и накинутый на голову глубокий капюшон. В руке быстро оказалась палочка, Салазар лишь закрепил её рукоять у основания ладони. Может быть он проиграл буре, но не проиграет кучке простых смертных, будь они хоть закованы в доспехи из перьев стимфалийских птиц.
- Значит, они сделали свой выбор, - мрачно ответил Салазар.
Было даже не особо заметно, в какой именно момент он сделал свой первый магический пасс, ловко вырисовывая в воздухе первую руну. Еле различимый светящийся след активизировавшегося волшебства, будто нить, обвившая пальцы обеих рук. Снова колдуя двумя руками, Слизерин вздёрнул кисти, заставляя магию всколыхнуться, а потом резко устремил её в землю. Волшебство впиталось в почву быстрее воды, и в тот же миг вся земля, на которой находился отряд всадников, всколыхнулась судорогой. Кони заржали, поднимаясь на дыбы, люди стали оглядываться, не понимая происходящего. Главным было сбить их с толку. Те теряя времени, не выпуская магической нити, Слизерин снова направил импульс в землю, и та немедля ответила новым толчком, в два раза более сильным, чем первый. На этот раз несколько лошадей поскидывали своих седоков, кто-то опрокинулся сам. Рукотворное землетрясение распространялось лишь туда, где находился отряд, уберегая землю под ногами двух магов и двоих детей.
- Уравняем силы, - негромко проговорил Салазар на латыни, надеясь, что этот язык так же понятен не всем, как не был понятен в деревне никому, кроме Годрика и старика в длинных одеждах. – Вели им закрыть уши, и сам сделай то же.
Пользуясь мгновениями замешательства рыцарей, Салазар вскинул руки выше, вырисовывая новые руны. Тонкие губы еле заметно прошептали что-то неразборчивое, после чего маг будто бросил сгусток магии в сторону отряда. Пространство вздрогнуло, почти так же, как земля до того, и всё вокруг наполнилось высокочастотным визгом. Кони, взбесившись, дёрнулись, выпучивая глаза, и бросились в стороны, больше не замечая ни сидящих на них людей, ни тех из них, кто попадал с сёдел, повисая на них или волею неблагосклонного случая оказался под конскими копытами. Рыцари, безуспешно затыкая ладонями уши, кричали и падали на землю. Кое-кто так и остался лежать на ней, больше не двигаясь, затоптанный убегающими прочь животными. И снова жестокая магия была направлена лишь на врагов двух чародеев, действуя в стороне от Гриффиндора, Ирвинга и Айлин, не причиняя вреда и тому, кто ею управлял. Говоря северянам закрыть уши, Салазар перестраховывался, да и не стоило детям, итак вынужденным видеть многое, слышать вопли умирающих. Но такова жизнь. Салазар был многим младше, когда впервые увидел смерть.
Пронзительный визг оборвался, и уцелевшие всадники стали подниматься на ноги. Салазар бросил хитрый взгляд на Годрика.
- Половина тебе, половина мне?
Вопрос не нуждался в ответе. Колдун-змееуст уже знал, что предпримет, если враг не пожелает сдаться.

+2

14

Что нужно знать о том, кто встанет с тобой рядом против твоих врагов? Ничего. То, что он разделит с тобой битву, в которой ему нет нужды сражаться – это единственное, что следует знать. Всё остальное лишнее, хоть и кажется важным за миг до того, как обнажаются клинки. Годрик знал, что юный Ирвинг выхватил волшебную палочку из сумки, хоть и не видел этого, знал, что Айлин не побежит в страхе, оставив на растерзание брата и наставника. Салазару он мог лишь только верить, его сердца он не знал. Но эта вера не подвела, и против сотни простецов поднялись четыре волшебных палочки.
В тот миг, когда склоны оврага пришли в движение, Годрик порадовался, что Салазар стоит рядом, а не напротив. Восхищённый вздох юных волшебников за спиной вторил испуганным возгласам среди противников, а Годрик прислушивался к дрожанию самой земной тверди, подчиняющейся руке могущественного мага. Взглянув в глаза, сверкающие из-под шлемов, он увидел страх и недоверие людей. И один взгляд, в котором к этим чувствам примешивалось тоже удивление и почти восторг. Среди врагов тоже был маг, и он был рад встрече, и столь же рад будет прощанию, если ему удастся вернуться к своему господину и принести весть, что от его руки пали два могучих мага.
- Уходите, - рявкнул Годрик, чуть повернув голову. Айлин сделала шаг назад, не сводя взгляда со строя рыцарей. Ирвинг не двинулся с места. – Сейчас же! – грозный окрик подействовал, и напуганный мальчишка перестал изображать отважного Давида, бросившего вызов Голиафу. Девушка и мальчик бросились к лошадям, им в след полетела стрела, но она превратилась в сноп искр над их головами. Азарт приближающегося боя уже бурлил в крови, обостряя реакции и чутьё. Ещё один взмах волшебной палочкой, и лошадь со всадниками исчезла, будто растворилась в воздухе. Остался лишь неясный стук копыт, когда скакун уносил детей подальше от схватки.
А бой уже начался, несмотря на то, что ни один из рыцарей не поднял меча. Половина всадников оказались на земле, те, что сумели удержаться в седле, были напуганы. Страх врага – половина победы, а адский вой, разносящийся в воздухе, и содрогающаяся земля заставила многих воздеть очи к небу и зашептать молитвы. Но молитвы им не помогут, ибо Годрик Гриффиндор не считал себя порождением ада, да и Салазар на демона не походил. Но командиры уже призвали герольдов, затрубили рога, и солдаты подняли упавшие знамёна. Они призывали себе в помощники Господа своего и не верили в могущество Дьявола, способного противостоять их вере и отваге. Эти смелые и честные люди были неправы лишь в том, что называли врагами не тех, кого следовало.
Откинув прочь бесполезное сожаление, Годрик мысленно попросил прощения у небес и сделал шаг навстречу противнику. Под ногами гулом отзывались потревоженные камни, рядом Салазар плёл изящную вязь рун, посылая приказы земле и воздуху. Годрик усмехнулся, глядя на него. Если этот чужестранный маг хотел произвести впечатление своим волшебством, то у него получилось. Пришла очередь хозяев показать гостю, чего они стоят.
Кончики пальцев покалывало от напряжения, рукоять волшебной палочки стала горяча, словно внутри тлели угли, и Годрик ощутил лицом горячий порыв ветра. Он шёл по мёрзлой земле, опустив к земле меч и волшебную палочку. Лезвие клинка срезало сухие травы, которых касалось, с волшебной палочки под ноги падали искры, и сухие стебли занимались огнём. Бездымное алое пламя росло на земле, на камнях, где и гореть было нечему, рождалось из воздуха и падало хлопьями под ноги. Годрик не рисовал рун, не просил и не приказывал. Молчаливое пламя, срывающееся со своих рук, он видел частью себя самого.
И снова, в который раз за утро, треснула минутная тишина звоном металла и грохотом копыт. Бесстрашные войны кинулись в бой, навстречу друг другу. Взревело пламя, выбрасывая в воздух снопы искр и вырастая исполинскими фигурами, танцующими в ветрах. Огненные языки принимали обличье зверей и чудовищ, воинов и героев баллад. Против изменника выступили не два мага, а целая армия. Испуганный голос лошадей прорывался сквозь вой ветра и грохот земли, голоса всадников наполнились священным ужасом. Но они вскидывали мечи, снова и снова, пытаясь сражаться с врагом, которого им было даже не по силам осознать, не то что одолеть. Смешались тени, звуки, лязг оружия и крики пробирались в разум, заполняя собой всё существо сражающихся, освобождая их от сомнений и тревог, позволяя раз за разом заносить меч на врага. Смолкли звонкие рога, потому что в пламени потерялся и исчез юный герольд. Рухнуло знамя, и полотнище, обагрённое кровью храбреца, что держал его, было безжалостно втоптано в грязь. Рука Годрика без устали поднимала меч снова и снова, и люди, с закрытыми шлемами лицами падали к его ногам. Безликие, закованный в доспех и принадлежащие ему. Если бы можно было остановиться на миг, снять шлем с головы поверженного и взглянуть в ещё живые глаза. Но тогда схватку можно считать проигранной, потому что на поле брани нет места жалости. 
Среди мешанины живых и мёртвых, людей и лошадей, Годрик вдруг понял, что остался один. Он оглянулся, ища взглядом Салазара, но его больше не было рядом. Враги оттеснили его в сторону, но в гуще сражения был слышен его голос и звон диковинных чар, и ещё громче звучали вопли тех, кто посмел бросить ему вызов. Двое против сотни – это битва, о которой будет что рассказать, даже самый хороший рассказчик не найдёт, что приукрасить.
Но в песнях всегда поётся не обо всём, и часто только о хорошем. Никто не споёт о погибшем мальчике, державшем флаги, и никто не будет петь песен о смелых борцах за справедливость, после того, как этих борцов казнят за измену, а король воцарится на троне, который никто не посмеет пошатнуть. Не сложат сказ и о встрече посреди боя двух старых знакомых, каждый из которых был предателем и верным.
- Убийца, - прошипел солдат, ступающий по обугленной земле и раскалённым камням. В его руке лежал сверкнувший меч, не закопчённый в бесполезной битве с огненными фуриями. Пальцы другой руки сжимали рукоять волшебной палочки, и она была нацелена на Годрика. Жар камней и воздуха не причинял ему вреда, словно невидимый щит охранял его.
- Я только воин своего короля, - выкрикнул Годрик в ответ, парируя выпад  отвечая. Вокруг стеной двигалось пламя, в котором заживо горели люди и кони. Воздух наполнялся смрадом горелой плоти. – Я верен ему и убиваю его врагов.
- Ты выполняешь приказы простеца, убивая таких же простецов. А теперь ты хочешь убить мага, потому что тебе приказал король, - уста волшебника сочились ядом, он произнёс титул сюзерена, которого предал, как грязное ругательство.
- Я принёс присягу и следую ей! – зло ответил Гриффиндор, отводя даром меч, желающий снести ему голову. Его собственный клинок жаждал крови, но рука дрогнула, когда блеснули злые глаза в прорезях шлема.
- Ты предал свой народ, англичанин, принеся клятву королю шотландскому, а теперь смеешь говорить о верности? – оступившись, Годрик едва не пропустил удар, успев увернуться лишь чудом. Он смотрел пристальней на врага, пытаясь понять, откуда тот знает, где Гриффиндор родился и как оказался при дворе королей Альбы. Убивать безликих просто, но как только они снимают шлемы, как только ты узнаёшь их глаза, для удара придётся призвать всё своё мужество. Или всю свою трусость, если мужество не может прийти на помощь.
- У меня нет народа, и нет предназначенного мне короля. Я выбрал сам, - противники уже находились так близко друг от друга, у самого края маленького круга, освобождённого огнём. Волшебство вокруг почуяло сомнение и тревогу, и сбилось со своего танца, замерев на мгновение, а после рухнув в землю. Битва была почти окончена. Раскалённый камень под ногами ходил ходуном, но это была чужая воля, не Годрика. Его собственная на мгновение ослабла. Этого мгновения хватило, чтобы злые глаза потемнели от ненависти и радости, а голодный клинок, так и не испробовавший крови в этой схватке, ринулся вперёд.
Тело обожгла боль, словно гигантское жало пронзило его, и дыхание замерло. Злые глаза совсем близко улыбались, а губы прошептали:
- Я тоже выбрал.
И в эту секунду земля под ногами стала горяча, словно раскалилась, и камень засветился изнутри багровым светом. Маг, издав испуганный возглас, отступил, вынимая меч из нанесенной раны. Капли крови, срывающиеся с лезвия, с шипением испарялись, касаясь земли. Снова поднявшийся огонь был готов растерзать человека, превратив бренную плоть в чёрный пепел, но не успел. Звонкий клинок вонзился в грудь, пронзая сердце, и огонь получил лишь пустое тело, освобождённое от души.
- Да будет так, -  прошептал Годрик, отводя взгляд.
Вокруг уже не было живых. Те, что пали, стали пищей огня, кто уцелел – бежали. Выжженный овраг стал братской могилой нескольких десятков отважных людей. Годрик поднял голову, нашёл взглядом Салазара. Его тень маячила среди тел и тлеющих кустов неподалёку. Победа одержана, союзники живы, герольды трубят о славном сражении, короли принимают дары и хвалу.
Годрик выронил меч, чувствуя, как холодеют пальцы правой руки, и сам опустился на колени у поверженного противника. В груди было горячо и больно, в каждом вздохе привкус крови, а под одеждой и кольчугой струилась кровь. Ни следа того жара, что струился по жилам совсем недавно, что пульсом стучал в кончиках  пальцев и срывался искрами. Протянув левую руку, которая ещё слушалась, маг снял с убитого волшебника шлем. Молодой, красивый мужчина, наверняка чей-то муж и отец. Один из тех, кого Годрик поклялся защищать, и кого убил своею рукой.
«Я остался верен одной клятве и нарушил другую», - горькая мысль причиняла боль куда более сильную, чем кровавая рана. – «Не будет об этой битве песен и баллад, она того не достойна».
Годрику бы хотелось, чтобы Салазар этого не увидел. У всех есть тайны. Салазар может вечно хранить секрет своего появления на этих берегах, Годрик никогда не будет говорить о том, кого он убил в схватке у северной дороги. Если бы только нашлись силы подняться снова на ноги и отойти подальше от того, кто даже мёртвый может смотреть в душу. Но даже волшебство уже не слушалось, его выплеснулось столько, что сил не осталось даже послать призрачного гонца Айлин и Ирвингу. Были ли они рядом, видели ли эту бойню? Будут ли они как прежде весело смеяться рядом с тем, кто пообещал их защищать, будут ли слушать с любопытством истории о подвигах, и не будут ли спрашивать, кого их герой убил в тот раз?
Прижав ладонь к ране, Годрик подобрал меч непослушными пальцами и спрятал волшебную палочку. Он сумел даже подняться на ноги, сумел отвести взгляд от павших, устилавших землю. Но силы покинули его через десяток шагов, уже у самых деревьев, где ещё тлел костерок, и были разбросаны плащи. Стиснув зубы, маг привалился спиной к дереву и нашарил свою сумку, которую обычно возил у седла. Фляга всё ещё была там, и глоток холодной чистой воды вернул немного сил. Но рубаха и куртка уже пропитались кровью, и солёная горечь отравляла каждый вздох.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

Отредактировано Amycus Carrow (2015-11-01 19:12:49)

+2

15

Видит Аллах, лучше бы эти всадники действительно сдались.
Меча у Салазара не было, лишь волшебная палочка, знания и умения. В груди затрепетало знакомое чувство: словно вдохновение, дававшее прилив фантазии, тайком нашептывая сознанию перспективы открывающихся возможностей. Он не любил войн, однако был воспитан мухарибом. Мухарибом-магом, а значит в десятеро опаснее любого солдата. Он мог бы стать великим на своей родине, он мог бы увековечить своё имя в багдадских сказаниях, приданиях и летописях саманидов. Он мог бы столь многое, если бы не Медин и его зависть. И сейчас за долгие месяцы он вдруг снова почувствовал себя таковым, тем, кем был на самом деле, кем мечтал стать, к чему, как он думал, был предназначен. Это чувство придавало сил, воодушевляло и одновременно дарило хладнокровие. На поле битвы мухариб больше не видит людей и ни о чём не сожалеет. На поле битвы у мухариба есть только цели, которые он должен сокрушить.
Годрик позаботился о детях, и, увидев, как пропадает скачущих прочь конь, теряясь из виду, Салазар почувствовал некоторое облегчение. Грозный голос Гриффиндора должен был вселить в их сердца достаточно благоговейного страха, чтобы они не совались в буквально разгоравшееся сражение. А значит двое чародеев могут чувствовать себя свободнее, и позволять большее, не опасаясь ранить впечатлительных детских глаз чрезмерной жестокостью. Это придёт со временем: Ирвинг поймёт цену происходящему, когда сделается мужчиной и впервые окропит чужой кровью лезвие своего меча. Айлин поймёт тоже, когда у неё самой, кроме брата, будут муж и сын, держащие в руках оружие. Салазар усвоил все эти уроки уже давно. Для врагов в его сердце не было жалости.
Гриффиндор и Слизерин разделились, расходясь по разные стороны поля брани, оттесняемые уцелевшими после землетрясения воинами. Вокруг рыжеволосого мага разгорался пламень, такой же горячный, такой же вспыльчивый, как он сам. Так вот, значит, какой жестокостью оборачивается твоя добродетель, Гриффиндор? Смертоносной стихией, жаждущей пожрать любого, кто посягнёт на то, что тебе дорого, то, что ты считаешь правильным. Оборотная сторона медали северянина впечатляла. Тонкие губы Салазара изогнулись в усмешке, и решение пришло немедленно. Две грани одной сущности – это будет достойно красочных сказок Шахеризады. Светящаяся руна соскользнула с кончика тёмного древка и Слизерин одним взмахом руки разметал магию по сторонам: несколько летящих в его сторону стрел воткнулись в воздух, замирая в нём. Поверхность невидимого щита – не такого мощного, как тот, что Салазар возводил на берегу, однако достаточно прочного, чтобы отразить удары обыкновенного оружия и некоторые простые заклинания – вздрогнула, покрываясь электрической сеткой и в следующий миг стрелы рассыпались в пыль. Это было лишь отвлекающим манёвром, чтобы дать самому себе возможность сделать самый главный пасс. Имя ледяной магии Салазар проговорил на бахрейнском – на том языке она была записана в отцовских фолиантах, потому для начала стоило применить её в исконном виде, прежде чем пытаться совершенствовать. Две руны, более изломанные, жёсткие, как безжалостный мороз, опутали пальцы, обвиваясь вокруг них, и было видно, как миллионы снежных песчинок становятся видимыми вокруг рук мага, изымаемые его волей из самого пространства. Расчёт был абсолютно верен: волшебство поддавалось без особых усилий и его действию не мешали даже бушующие на другой стороне огненные чудовища Гриффиндора. Холода и влаги в этой стране достаточно. Несколько всадников, наставив на саманида огромные копья, ринулись атаковать невидимую стену, которую не брали стрелы и мечи, надеясь разбить её силой удара. Салазар был готов. Короткое слово, слетевшее с тонких губ, заставило щит рассеяться; снежные потоки всколыхнулись вокруг мага, и, упав в землю, выросли огромными ледяными иглами. Всадники не успели повернуть своих коней, налетев на ледяные пики, легко проходящими сквозь плоть. Лёд порозовел от крови. Салазар вскинул руки, направляя силу в другую сторону, и лёд, беспрекословно повинуясь, будто живое существо, стремительно пробуравил землю, вырастая под ногами бегущих рыцарей. Подобно тряпичным куклам, решившим сразиться со стальными штыками, они умирали, не достигая даже пяти метров до колдуна. Ещё один взмах, перекрещенные друг с другом руки и перед Салазаром вырастает прозрачный ледяной щит, отбивающий стрелы и копья совсем не хуже магического. Но это ещё не конец.
Саманид действовал быстро, точно и хладнокровно, сохраняя вокруг себя кольцо дистанции, которую, сколь бы не силились, рыцари не могли преодолеть. Будь в его руках ятаган, он бы потешил себя хорошим ближним боем, но эту забаву придётся отложить на другой раз. Который, кажется, непременно состоится с учётом местных нравов. На другой стороне битвы бушевало яростное пламя Годрика, и Салазару нравилось ощущение противоборствующей силы, действующей со своей противоположностью в таком согласии. Всех, кто пытался убежать от огня, окружавшего Гриффиндора, Салазар добивал ледяным пологом, вырастающим из земли, будто в её недрах ползал снежный монстр; возникающим из воздуха, словно прозрачные искажающие отражения стены. Никому не уйти живыми с этого места, кроме четверых волшебников. Жребий брошен.
И в тот момент, когда численность врага пошла на убыль, Салазара обожгло предчувствие. Это было ощущение чужеродной силы, чужого волшебства, как тогда, когда они проходили сквозь щит вокруг дома Айлин и Ирвинга. Но эта магия не принадлежала ни детям, ни Годрику – теперь отпечаток их личностей Салазар узнал бы. Кажется, среди простых смертных обнаружился маг – маг, сражавшейся против своих. Слизерина не удивляло подобное обстоятельство, однако тянущийся сквозь пространство магический след исходил оттуда, где сражался Годрик. Сквозь спины и лица своих противников Салазар заметил чью-то фигуру внутри огненного кольцо, созданного чародеем. Пространство вновь вздрогнуло и душу Слизерина будто обожгло: это волшебство Гриффиндора дрогнуло, дало осечку.
Быть рядом с северянином ему отчаянно мешали. Это злило, и оттого остроконечные льды становились ещё смертоноснее. Он подумал, что стоит ускорить события, но в этот момент услышал детский крик. Салазар обернулся и увидел, как с переставшего быть невидимым коня падает на землю Ирвинг. Видимо, всё дело в колебании, на мгновение прервавшем колдовство Годрика – простое заклятье невидимости спало, обнаружив детей в тот самый момент, когда они безрассудно решили ослушаться приказа и прийти на помощь своему учителю. Кажется, они попросту не поняли вовремя, что снова видны своим врагам, и не ожидали прямой атаки. К счастью, осмотрительность принадлежащего Гриффиндору коня спасла им жизнь, сумев уберечь от копья. Вот только юный волшебник не удержал поводья, выскользнув и из рук своей сестры. И теперь, поднятый с земли за волосы, кряхтел от боли в руках одного из воинов, прижавшего острое лезвие в беззащитной детской шее. Айлин, уже занёсшую руку для колдовства, сдёрнули с коня с другой стороны, оттуда, куда она и не смотрела. И всё это произошло за какую-то долю секунды, оставив обернувшемуся саманиду лишь результат.
- Прекрати или я убью его! – в слепом безумии прокричал удерживающий Ирвинга рыцарь.
Ужас, который настигал их руками Слизерина и Гриффиндора, уже не позволял мыслить здраво и теперь они хотели только спастись. Но всё же им хватило сообразительности, чтобы не дать детям воспользоваться их палочками.
- Ты дашь нам уйти или я прикончу его на этом же месте! – брызжа слюной, кричал рыцарь.
Ничего не отвечая, Салазар медленно поднял руки, так, будто бы собирался сдаться, разводя их в стороны. Смертный был уверен, что вместе с товарищем успеет перерезать волшебникам глотки, чтобы утащить их с собой на тот свет. Вот только для нового колдовства Салазару больше не требовалось отдельного пасса: его магия итак была вокруг них.
Он лишь резко сжал кулаки, не взмахнув даже палочкой. Двое рыцарей, что удерживали Айлин и Ирвинга, успели только вдохнуть, после чего замерли на месте. Пальцы свободной руки медленно разжались и, повинуясь их скорости, лёд пророс внутри двоих, закованных в доспехи мужчин, поражая каждую клетку, пригвождая к застывшей земле. Ирвинг и Айлин, почувствовав холод, рванулись из рук воинов, выворачиваясь в тот самый момент, когда лёд полностью поглотил обоих. Сведя руки перед собой, всё ещё удерживая разрушительную магию, Салазар двинулся вперёд, не сводя глаз с двух застывших фигур. Испуганные дети во все глаза смотрели то на него, то на двоих, только что пытавшихся убить их рыцарей. Подойдя ближе, заглянув в расширенные от ужаса глаза, Салазар снова сжал пальцы, так, словно сдавливал что-то в ладонях, и в тот же миг ледяные фигуры треснули и стали рассыпаться на крупные кровавые куски льда.
Сглатнув сухую слюну, Ирвинг первым поднялся на ноги и подбежал к Салазару, всё ещё не сводя глаз с того места, где только что были рыцари. Этот урок должен был на всю жизнь научить юного сорванца всегда в точности выполнять то, что ему приказывают. Айлин подошла второй и её красивое девичье личико было совсем бледным.
- Где Годрик? – спросила она, но маг уже смотрел в ту сторону, где недавно сражался повелитель огня. Фигура рыжеволосого рыцаря медленно двигалась к их лагерю, и было что-то неестественное в каждом шаге. Неправильное. Болезненное.
Догадка обожгла изнутри страхом. Салазар стиснул зубы, но не позволил тревоге выразиться на своём лице. Он снова посмотрел на детей и на этот раз изумрудные глаза излучали приказ ещё более жёсткий, чем слова их учителя.
- Вы остаться здесь, - с сильным акцентом произнёс он на их языке. И пусть слова его были корявыми, они были достаточно тверды и весомы. – Пока я не звать прийти. Понимаешь? – он заглянул в глаза Айлин, обращаясь к ней как к старшей.
- Да, - глухо ответила она и вцепилась в плечи Ирвинга, но, после случившегося, мальчишка, похоже, и не думал возражать.
Салазар коротко кивнул и направился к Гриффиндору. Поле битвы, обильно устланное мёртвыми, онемело, лишившись живых, кроме двоих магов и двоих детей. Больше никто не угрожал их жизням, если не считать Смерти, медленно плетущейся за северянином. Отойдя на достаточное расстояние от детей, Салазар ускорил шаг. Предчувствия продолжали отягощать тревожащуюся в груди душу, и они, не уставая, твердили, что время слишком драгоценно, чтобы тратить его на промедления. Салазар решительно ступал по траве, на ходу снимая с пояса магический мешочек. Чёрная мантия вздымалась при ходьбе, а изумрудные глаза смотрели на Гриффиндора пристально и сосредоточено. Кровь, обильно пропитавшая его одежды, была заметна даже на расстоянии десяти шагов.
- Славная была битва, - выпалил Салазар, опускаясь на колени рядом с Годриком, и улыбнулся. Чёрный кожаный мешочек лёг на траву рядом с ним, палочка скользнула внутрь правого рукава, чтобы освободить пальцы. Слизерин снял перчатки и стал быстро высвобождать чародея из его лёгких доспех и пропитанных кровью одежд. – Красивая магия, я впечатлён, - продолжал рассуждать он, как ни в чём не бывало, не замедляя своих действий. Рыцарские одежды пришлось разорвать прямо на раненном. – Ты отлично справляешься со стихией, более привычной моему народу. Не думал, что чужеземцы могут такое уметь.
Вытащив из рукава палочку, Салазар направил её на зияющую рану на теле Годрика. Произнесённое в уме заклинание впиталось в кожу и через секунду вернулось к своему создателю. Следующий взмах направлен на мешочек и тот открылся сам собой, выпуская наружу бутылёк с голубоватым зельем, который, судя по размерам мешка, не должен был помещаться там так просто.
- Пей, - коротко сказал он, поднося к его губам Годрика, и, поддерживая голову мага одной рукой, накренил его. Гриффиндору оставалось только глотать.
Пары глотков было достаточно и Салазар отставил бутылёк в сторону.
- Твоя рана тебя убивает, - уже без улыбки, но ровным и спокойным тоном произнёс Салазар. – Твои органы повреждены, и ты уже потерял много крови. Одними зельями справиться не выйдет. Поэтому я применю метод более действенный. То, что ты выпил, отчищает тело от заразы и притупляет боль. Но всё же этого недостаточно, чтобы, пока я буду колдовать, ты бы ничего не почувствовал. Годрик, - он впервые произнёс вслух его имя, прикасаясь к северянину, заметив, что его взгляд мутнеет. – Что бы ни случилось, не закрывай глаза. Какая бы ни была усталость, не засыпай, как бы не хотелось, пока я не позволю, - отметив согласие на лице чародея, Салазар быстро закатал рукава и крепче взял в руки палочку, целясь кончиком прямо в рану. – И ещё: Айлин и Ирвинг стоят не так далеко. Времени ставить щит уже нет, поэтому постарайся перетерпеть.
Слышать крик своего учителя будет слишком сокрушительным ударом по их итак потрёпанным за последние полчаса нервам. Салазар знал, что время, обильно насыщенное болью, растягивается в пропорции секунда к вечности. Значит Годрику Гриффиндору нужно было вытерпеть около ста двадцати таких секунд. Всего лишь сто двадцать вечностей.
Свободной рукой Салазар прижал мага к стволу дерева, к которому тот привалился. Изумрудные глаза блеснули, взгляд посуровел, а лицо нахмурилось. Ему тоже следовало сохранять хладнокровие, как бы сильно не извивался от боли тот, на кого он направлял своё искусство. Слизерин заговорил и пространство наполнили шипящие звуки парсултанга. А за ним, сорвавшись с палочки зеленоватым сгустком света, в тело Годрика проникла магия. Это было особое знание, вычитанное Салазаром из Книги Змей. Заклинания могли быть применены только змееустом, ведь были написаны и созданы исключительно на парсултанге. Сила их была велика, и для них рана Годрика была всего лишь мелочью. Но даже так причиняла ужасную боль. Салазар любил понимать процессы до самых мелочей, любил рассматривать действия Силы в мельчайших деталях, наблюдать, как она воздействует на те крупицы, из которых была соткана сама Вселенная. И сейчас магия, впившаяся острыми иглами в каждую клетку тела Годрика, буквально соединяла внутри него каждую разорванную ткань – каждый перерезанный нерв, каждую разрубленную клетку, одновременно сотрясая их импульсом, возвращающим им жизнь.
Салазар приложил больше силы, чтобы удержать Годрика на месте, не отвлекаясь от своего колдовства, продолжая произносить одни и те же шипящие слова. В сознании всё пыталась навязаться мысль, не упустил ли он тот самый момент, когда можно было повернуть процесс умирания вспять, но Слизерин отчаянно отбрасывал от себя всякие сомнения, не позволяя себе не верить. Упрямо и твёрдо. Всё это глупость: магия Книги Змей, накопленная веками, неоспорима.
И в тот момент, когда края раны стали стремительно затягиваться, изумрудные глаза вспыхнули надеждой и уверенностью. Ещё несколько мгновений и всё было кончено: отзвучало последнее слово, потух зеленоватый свет, опустилась волшебная палочка. Салазар тревожно взглянул в измождённое лицо Годрика. Потом оглянулся и махнул палочкой в сторону брошенного на земле скарба: небольшая тряпица воспарила в воздух, полетела в сторону ручья, и, окунувшись в ледяную воду, вернулась обратно. Салазар аккуратно протёр ею лицо рыжеволосого чародея, а потом дал напиться воды.
- Теперь можешь отдыхать, - успокоившись, чуть улыбнувшись, произнёс он, глядя на то, как Годрик осушает фляжку с водой. – Даже шрама не останется.
Ещё один взмах руки и разодранная одежда вновь восстановилась, а следы крови пропали, будто их и не было. Послав детям светящийся шар, Салазар позвал их обратно. Пусть радостно падут на шею своего наставника.

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]

Отредактировано Harold Saxon (2015-11-01 23:48:03)

+2

16

Низкое зимнее солнце не успело высоко подняться, оно с любопытством выглядывало из-за кромки леса, проделав прореху в облаках. Всего полчаса назад под деревьями отдыхали четверо путников, двадцать минут назад здесь грохотали копыта, и звенела сталь, а пять – ревело пламя, и трещал лёд. Неприметный овраг меж двумя рощицами превратился в выжженную чашу, прокрытую льдом и истерзанными человеческими телами. Это место породит новые легенды и страшные истории, а Северный Тракт ляжет южнее, потому что этим путём люди будут бояться ходить. Краткие полчаса на восходе солнца изменили большую дорогу, и чьи-то пути. Для начала можно попытаться сосчитать, сколько дорог оборвалось здесь, и не продолжится.
Годрик последил взглядом собственные следы в растаявшей грязи, обрывающиеся на сухой траве у деревьев. На снегу, не тронутом огнём, виднелись следы крови, растапливающие снежинки. Нелепо и неправильно, окроплять собственной кровью камни и лёд так недалеко от дома. Ещё два перехода, один привал, и они все оказались бы под крышей дома Хельги, в Вепревом Логе. Перед мысленным взором появилась хрупкая фигурка на крыльце, большие глаза на тонко очерченном личике, тревожно высматривающие кого-то в рассветном тумане. Если бы она была сейчас здесь…Одно только воспоминание облегчало боль и дарило силы, а слова об исцеляющем прикосновении для этой волшебницы никогда не были просто словами. Вот уж кому точно не грозило обвинение в ведьмостве – ангел во плоти. Правда, до тех пор, пока её не рассердишь.
Годрик усмехнулся и тут же поморщился, крепче прижимая руку к ране. Дышать было больно, смеяться – почти невыносимо. Но не ответить улыбкой Салазару, возносящим хвалу этой бесславной бойне, тоже было сложно. Азарт боя испарился, оставив лишь усталость и сожаление, теперь Годрик уже не чувствовал себя героем и слугой короля, только сильным, очень сильным магом, который забавляется, сражаясь с несмышлеными детьми. Даже тот, чей меч пронзил грудь этого мага, путь и не ребёнок, но много ли он ведает, зажигая свечи прикосновением волшебной палочки на потеху своих подруг?
- Мой промах, - пытаясь улыбаться, Годрик помог Салазару избавлять себя от одежд. – Однажды я научусь не давать им говорить, научусь не слушать, - голос казался хриплым и глухим, а в голове стало неожиданно легко. Боль от раны отошла куда-то на задворки мыслей, тревожа только тело, но не разум. Взгляд, блуждающий за плечом склонившегося Слизерина наткнулся на две тени неподалёку, буквально излучающие любопытство. Неужели дети ослушались приказа и вернулись? Или это мерещится, как и тревожные глаза Хельги? Годрик тряхнул головой, пытаясь прогнать видения и узреть реальность. Под затылком оказалась неожиданная опора, а губ коснулся холодный край фиала. Терпкая горечь зелья окутала горло, но Годрик даже не хотел спрашивать, что это. Боль стала ещё глуше, ещё дальше, сердце забилось чаще, и неожиданно нашлись силы открыть глаза и приподняться чуть, опираясь на ствол дерева. Но этого простого движения оказалось достаточно, чтобы голова закружилась. Салазар говорил что-то, в его глазах светилась тревога, но слова долетали до слуха медленно и вязли в воздухе, как стрелы в густом магическом щите. Кажется, он называл Годрика по имени и просил…о чём? Не закрывать глаза и не кричать?
Годрик рассмеялся, но этот смех быстро смешался со стоном боли. Если бы Салазар знал, сколько раз бедняжке Айлин приходилось варить зелья, тайком собирать травы и поить ими строптивого учителя, он бы не заботился так о том, что дети могут услышать боль своего друга. Взять бы хоть тот раз, когда в него излишне меткие английские лучники всадили три стрелы и придворный лекарь назвал рыцаря безнадёжным? Или медленный яд в аппетитном рагу из ягнёнка, которым барон-сосед решил очистить себе место в свите короля? Пожалуй, слишком часто Смерть, приходя за Годриком Гриффиндором, встречалась сопротивление в виде его друзей. Годрик уже хотел сказать, что ему приходилось не раз переносить раны и хуже, но бравады ему не хватило на это смелое заявление, а секундой позже он уже не мог думать.
Однажды кузнец деревенский взялся избавить раненого рыцаря от стрелы, застрявшей в бедре. Выдернув стрелу, он заменил её прутом, раскаленным в огне, уверяя, что огонь очистит рану и не даст ей загноиться. Тогда Годрик думал, что пытки большей, чем это лечение, быть не может. Как же он ошибался.
Кажется, он обещал Салазару не закрывать глаза. Но не помнил об этом, когда, зажмурившись до цветных кругов, откидывал голову назад, врезаясь затылком в дерево. Кажется, он обещал не кричать. Он и не смог бы. В тот миг, когда магия сорвалась с волшебной палочки и проникла в тело, он забыл, как дышать. В голове, где недавно было легко и тихо, теперь били барабаны и грохотали кузнечные молоты, а благословенная темнота превратилась в слепящий свет. Остатки самообладания твердили о силе и чести, их голосов хватило, чтобы судорожно втянуть воздух сквозь стиснутые до скрипа зубы. В попытке найти какую-то опору, Годрик обнаружил руку Салазара, которой тот прижимал его к земле. Пальцы, привыкшие держать рукоять меча, обхватили предплечье мага, рискуя оставить синяки. Где-то там бился растревоженный пульс, и эти частые удары стали метрономом. Чувствуя каждую натянутую тугой тетивой мышцу, каждый агонизирующий клочок израненного тела, Годрик по себя считал эти удары и слушал собственное свистящее дыхание. Когда-то это должно было закончиться, должно было, если только Салазар не задумал его убить. Но тогда боль всё равно прекратится, потому что даже все костры преисподней вряд ли окажутся так мучительны.
Боль не прекратилась сразу, она отступала медленно, как хороший полководец, проигравший сражение, освобождая сначала разум, потом тело. Годрик осторожно вздохнул, набирая полную грудь воздуха, и так же осторожно выдохнул, чувствуя, как вместе с этим выдохом его покидает Смерть, уже успевшая отравить ему воздух. Ещё один вздох, ещё глубже и быстрее, чтобы перестала кружиться голова. Годрик открыл глаза и посмотрел на Салазара. Руки у того были в крови, лицо побледнело, словно он сам испытывал такую же боль, что и раненый, которому он спасал жизнь. Заметив, что всё ещё держит его руку, Годрик разжал пальцы, пытаясь извиниться за то, что вцепился в спасителя, но голова и речь ещё не хотели слушаться. После глотка воды стала легче, маг умудрился даже сесть, забрал из рук своего спасителя флягу и осушил её.
- В следующий раз, - хрипло промолвил он, - лучше дай мне умереть.
Годрик искренне надеялся, что Салазар никогда, ни при каких обстоятельствах больше не будет его лечить. Самому же себе он пообещал впредь не воротить нос от горьких, но крайне действенных зелий Хельги – это невкусно, но зато не похоже на пытку. Кроме того, заявить себя спасителем и проводником, а после едва не привести к гибели всех своих товарищей и заставить себя самого спасать – это точно не то, что хочется повторить.
- Эти солдаты, пытающиеся меня проткнуть, были милосерднее, чем ты, Салазар, - Годрик устроился по удобнее, закрывая глаза и с наслаждением прислушиваясь к собственному телу, больше не заходящемуся в агонии. Рядом прозвучали шаги, Айлин и Ирвинг пришли на зов. И в тот миг, когда Гриффиндор хотел пусть в голос гнева и разочарования, девушка бросилась ему на шею. Прижимая к себе трясущееся тельце, Годрик пытался понять, что она шепчет сквозь сухие рыдания. Юная провидица Айлин, умеющая предсказывать только плохое – таково её проклятие. И, кажется, она сейчас рассказывала о том, что, повернув коня прочь от сражения, ясно увидела гибель своего наставника а потому не смогла не вернуться.
- Сколько раз тебе говорить, - тихо произнёс маг, успокаивая сбивчиво оправдывающуюся девушку, - то, что ты видишь, это лишь возможность, а не данность. И обычно возможность такая малая, что беспокоиться о ней нет резона, - в качестве доказательства своих слов, он встал, опираясь на ствол дерева и потянулся. Подобрав перевязь с ножнами, которую с него снял Слизерин, он снова опоясался, став таким же, как и час назад, когда солнце ещё только вставало за лесом и не было осквернено видом крови. – Вот проклял же тебя Господь видеть только мрак.
Самого же Годрика явно кто-то благословил видеть только свет. Боль прошла, кровь исчезла, раны как не бывало. Он даже посетовал в шутку, что шрама не будет, а ведь так хотелось пополнить коллекцию. После крепких объятий непривычно молчаливого и бледного Ирвинга, Годрик обернулся к Салазару. Взгляд стал серьёзным, с лица сошла ухмылка.
- Спасибо тебе. И за меня, и за них, - кивок в сторону детей, всё ещё не пришедших в себя. – Ты, оказывается, не только воин, но и целитель. Было бы лучше узнать это другим образом, но как уж судьба распорядилась, - хлопнув по плечу своего нечаянного врачевателя, воин прошёл к своему плащу, поднял и накинул на плечи. Окинув взглядом овраг, он обернулся к друзьям. – Не знаю, как вам, а мне не хочется здесь оставаться.
Перед отъездом оставалось лишь уладить одно дело. Все павшие враги заслуживали уважение, хотя бы того, что их не оставят на растерзание воронам. Тела, обгоревшие и развороченные ледяными копьями, устилали землю, являя безрадостное зрелище для глаза людского и настоящий пир для падальщиков, питающихся мёртвой плотью. Подойдя ближе, Годрик поднял волшебную палочку, и, повинуясь его руке, гигантские комья земли вырвались вверх, оставляя вместо себя глубокую чёрную яму. Другой взмах заставил тела павших подняться с земли и устремиться к краю братской могилы, вместе с доспехами и оружием. Через минуту поле было чисто, лишь у её края высились два небольших кургана – под одним лежали люди, под другим – их верные боевые кони. Подобрав с земли одно из знамён отряда, Годрик собственноручно воткнул его в вершину первого холма, отмечая место упокоение врага.
Теперь можно было ехать. К счастью, не все лошади нападавших были перебиты, и Ирвингу удалось подманить одного из жеребцов, оставшегося без седока. Годрик снял с него лошадиный доспех, чему животное было явно радо, а потом подвёл к Салазару.
- Маленькая награда за большую помощь. Теперь ты можешь ехать сам по себе, без этого говорливого оболтуса, - Ирвинг сделал вид, что не слышал. У него, как у провинившегося, не было возможности сейчас обижаться или чего-то просить. – Ты, Ирвинг, будешь наказанием для своей сестры – она повезёт тебя в своём седле всю оставшуюся дорогу.
Годрик не мог на них сердиться, не за то, что они хотели его спасти. В другой раз подобного приказа они уже не ослушаются, и, дай Бог, им и не придётся делать выбор в пользу своей совести или послушания.
Солнце поднялось высоко, разогнало туман и сырость, начало уже по-весеннему припекать, хоть до весны в этих краях ещё долго. Годрик с удовольствием подставлял лицо солнцу и ветру, пуская коня в галоп и резко его останавливая. Скакун рвался в путь, желая уподобиться выпущенной из арбалета стреле, а его хозяин всё не мог поверить, что жив. От раны и правда не осталось и следа, а разум уже спрашивал, не приснилось ли всё это. Поравнявшись к Салазаром, Годрик наконец задал вопрос, который не давал ему покоя.
- Где ты этому научился? Воевать и лечить. У тебя, видимо, были хорошие наставники, - тайна самого присутствия на этой земле волшебника из далёкой страны распаляла любопытство, и в этом Годрик напоминал самому себе мальчишку, что ехал рядом в седле своей сестры.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+2

17

Годрик сумел отшутиться. Значит, всё хорошо. Значит, он в порядке. Салазар не смог не улыбнуться чародею, так же, как и сам Гриффиндор несколько минут назад. Магия быстро восстанавливала его организм и Салазар видел, как сходит с молодого лица бледность, как вновь появляется здоровый блеск в глазах. Такой же, как прежде: задорный, рыцарский, благородный и геройский. Гриффиндорский, пусть и Салазару толком не с кем было сравнивать - может, в этой стране все такие. Хотя нет, не такие. Он один. Совершенно особенный. И пусть Гриффиндор не знал, но эту методику, которая только что пронизывала его тело поистине космическими потоками, Салазар впервые применял самостоятельно. Ему приходилось видеть её, не единожды, но как правило в исполнении отца. Исмаилу удавалось поставить на ноги даже своих верных соратников, сильно пострадавших в войне. Вот только, отец использовал вместе с ними специальные зелья, ведь, чем серьёзнее рана, тем длительнее была боль. А Книга Змей предупреждала, что в таком случае рассудок исцеляемого может не выдержать. В ней же давалось несколько рецептов для приготовления подобных снадобий. Однако, их Салазар ещё не изучил, до селе сталкиваясь с исключительно готовым результатом. Маг отчётливо помнил, как ещё юношей наблюдал, как около получаса отец применял эту магию, сконцентрированный до предела, нахмурившийся от напряжения, всё повторяющий те самые слова. Тогда Исмаил восстановил ногу одному из своих полководцев. Салазар помнил то зрелище в мельчайших деталях, но даже уже тогда он не видел кровь, не слышал стон и периодические крики: он любовался, как сила восстанавливает ткань за тканью, создавая новое из того, что усваивала, проходя через каждый кровоток. Творение как оно есть, силы, что пропитывали вселенную и один отдельно взятый мир. Вот как они работали. Вот, на что они были способны. К счастью, Годрик был ранен не настолько серьёзно, чтобы познать всю силу настоящих мучений.
Слизерин усмехнулся словам чародея, ничего не отвечая, думая про себя, что если такие случаи войдут в привычку, стоит всё же изучить составы и приготовления специального зелья. Вдруг придётся когда-нибудь восстанавливать Гриффиндору его буйную голову. Салазар встал с колен, отходя в сторону, когда к чародею подбежали дети. Они понимали, что произошло. Змееуст сделал еле заметный пасс палочкой и вокруг его рук, собравшись из мельчайших воздушных частиц, появилось подобие водяного облака. Оно объяло обе ладони, отчищая их от крови, слегка порозовев от багрянца, а потом просто упало на землю, впитавшись в подножие. Повинуясь тем же магическим приказам, чёрный кожаный мешочек взлетел с земли, прямиком к своему хозяину, одновременно запуская внутрь себя бутылёк с голубоватым зельем, после чего, без помощи Салазара, повязался вокруг пояса, вновь становясь неприметным для чужие глаз. Краем уха саманид слушал слова своего пациента и его воспитанников. Кажется, речь шла о предсказании? Слизерин бросил короткий взгляд на Айлин. Что ж, в таком преломлении решение вернуться выглядело куда более разумным, хотя всё равно оставалось не менее безрассудным. Ну что бы они смогли сделать, если бы эти солдаты и находящийся среди них маг одолели бы двух чародеев? Неужели, справившись с ними, они не справились бы с двумя детьми? С другой стороны, ситуация вновь выглядела иначе, если учитывать то благоговение и уважение, которые брат и сестра испытывали к Годрику. Салазар вновь посмотрел на него, когда тот ещё сетовал из-за Айлин. Эта его непонятная вера в людей, это странное желание защищать тех, кто, по его мнению, не заслуживает расправы - был лишь один человеко во вселенной, который когда-то поступал так же даже со своими пленителями. Салазар отвернулся, нахмурившись, делая вид, что снова чем-то занят. Воспоминания были слишком свежи, слишком животрепещущие, чтобы прикасаться к ним без приступов боли в душе. Потому что тем человеком была его мать.
Мальчишка, как в рот воды набравший, ограничился только объятиями, а Салазар по-прежнему стоял поодаль. В этом обмене искренними чувствами он был явно лишним. Он чужестранец, которого все трое знали пару суток. Пусть он помог им, это не могло повлиять на правду, о которой ещё нужно будет сказать.
И в этот момент Годрик обратился к нему. Салазар перехватил взгляд, и уставился на чародея, почти не моргая. Он не ждал этих слов. Он не ждал никакой благодарности, потому что не привык её получать. Изгоев не благодарят, изгнанникам не говорят "спасибо". Его собственные соплеменники так и не смогли выдавить из себя ни слова за тот бой, который он вёл со стихией. Он делал это ради них, но они полагали, что буря пришла за ними из-за него - Аллах проклял судно, на котором плыл неверный. Для них он был виновен со всех сторон, как ни взгляни. И, кажется, он сам начинал в это верить.
Салазар не смог сказать ничего в ответ Годрику, просто не нашёл слов. Лишь улыбнулся нерешительно, одними губами, и кивнул. Годрик Гриффиндор сделал шаг вперёд, снова навстречу своим целям, а Слизерин смотрел ему в спину, пытаясь разобраться в самом себе.
Когда вещи были собраны, Годрик решил отдать дань павшим врагам. То, что он делал, он делал молча, а Ирвинг, Айлин и Салазар стояли в стороне, чтоб не мешать ему. Саманиду была известна воинская честь. Он не знал законов этой страны, не знал знамён, которые несли павшие герольды, но в этот момент отчего-то доверял Годрику и его убеждению, что павшие сражались храбро и достойны быть погребёнными в земле. Холодный ветер пролетал мимо них, развевая плащи двух чародеев и двоих детей. Магический свет, вновь пропитавший небо и землю, был еле заметен в окружавшем их пространстве, то заслоняемом облаками, то наполняемом солнцем. Природа была столь же порывиста, как и маг, что приказывал земным массивам скрыть от зноя, холодов и хищных птиц тела своих врагов.
Тонкие губы разомкнулись и Салазар зашептал молитву на бахрейнском. Изумрудные глаза его были устремлены туда же, куда смотрел Годрик, а весь вид сделался отстранённым, непоколебимым. И в то же время чужеродным, другим. Намного больше, чем тогда, когда утопающие в песке ноги впервые ступили на этот берег. Когда последнее слово унеслось вслед ветра, Салазар закрыл глаза, склоняя голову.
- Да смилостивится Аллах над вашими душами, - негромко проговорил саманид всё ещё на своём наречии, бросая последний взгляд на курганы и развевающееся на беспокойном ветру знамя.
Третьей лошади на четверых человек Салазар был рад, хотя надо было признать, что без мальчишки будет холоднее ехать. Что же до его болтовни, о которой уже второй раз беспокоился Годрик, Салазар понимал не всё, а, слушая, с каждым разом понимал больше. Но всё же не стал возражать решению Гриффиндора. Лишь улыбнулся ободряюще юному волшебнику, давая тем самым мальчишке надежду, что, по достижении Благословенного Севера, у них ещё будет шанс поговорить вдоволь. Постепенно и Салазар сможет отвечать Ирвингу, а потом, может быть, расскажет о дальних странах, битвах и путешествиях, которые уже пришлось совершить и перенести.
По прошествии некоторого времени непостоянная природа умилосердилась над путниками и позволила им расслабиться в лучах дневной звезды. Годрика и его скакуна то и дело уносило куда-то вперёд, после чего он возвращался и нёсся вслед ветра вновь. Возможно, благородный рыцарский скакун просто радовался тому, что выжил в сражении, сумев уйти от карающего вражеского копья. Как бы там ни было, Салазар, замыкающий процессию, снова с улыбкой наблюдал за рыжеволосым чародеем. Дети же, ехавшие впереди Слизерина, так же наблюдавшие за своим разыгравшимся наставником, старались держаться подобно саманиду, словно всё ещё ощущали себя виноватыми.
Рыжие волосы Годрика загорались в солнечных лучах почти так же ярко, как пламя, недавно срывавшееся с его рук. Он радовался не меньше своего коня и Слизерину виделась в этом своего рода непосредственность. Как будто тот же Ирвинг, только повзрослевший, но не утративший от того своего врождённого куража. Сам Салазар никогда не был таким. Он был подобен своим предкам, что разговаривали и повелевали змеями. Спокойный, скрытный, привыкший всё хранить внутри себя, не выказывая настоящих эмоций, утаивая всё то, что являло его настоящего. С другой стороны его мать, которую Салазар любил всей душой, не была таковой, и рядом с ней и отцом он отчего-то освобождался, чувствуя настоящий мир в сердце, а не тот покой, что хранит змея перед броском. Так, может быть, теперь, когда отец и мать уже никогда не будут рядом, Аллах послал ему вот такого иноверца, который, просто будучи самим собой, сможет напоминать Слизерину, как быть не змеем, но человеком?
Подъехавшего Годрика Салазар встретил улыбкой, но когда выслушал его слова, отвёл взгляд. Ему не хотелось быть мрачным и смущать тем самым Гриффиндора. Но улыбка в уголках тонких губ сделалась печальной, а глубины изумрудных глаз наполнились тоской - её далёкими тенями, как лежащий за буйными морями сказочный Багдад.
- На моей Родине, - негромко ответил Салазар, стараясь сохранить прежнее расположение духа, - у моего отца. Он - великий маг. И великий правитель.
Слизерин бросил взгляд на ехавших впереди детей. Он не привык делиться тем, что действительно было ему дорого. Но, заглянув снова в лицо Годрика, вспомнил об обещании рассказать всё, как есть. И пусть в глазах Гриффиндора виднелось ничем не скрываемое любопытство, Салазар почти хотел открыться ему.
- Я принадлежу к великой династии Саманидов, правящей династии в моём народе, - продолжил он. - Мой отец - эмир, и Предводитель Ордена Змей. Это древний Орден, хранящий знания тайной магии, чей след тянется через многие столетия. Мой отец научил меня всему, что я знаю. Выбрал мне палочку и научил держать меч. Но и моя мать была могущественной ведьмой. - Салазар замолчал, набирая в грудь больше воздуха. Откровения давались ему тяжело. - А что насчёт тебя? - ухмыльнулся он.

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]

Отредактировано Harold Saxon (2015-11-05 21:54:01)

+2

18

- Так ты и правда принц, - с удивлением произнёс Годрик, осаживая рвущегося вперёд коня. И чуть было не добавил «был». Салазар повторял слово «великий», таким был его отец и весь его Род, и как бы далеко не оказался теперь отпрыск этой крови от своего дома, он сохранил данные ему знания и власть. Кровь королей угадывалась даже в только что отобранном у волн морских почти утопленнике, и в тени, завёрнутой в одеяла в сумрачном низком зале постоялого двора. Теперь же, когда ночь и пришедшее на смену её утро разгоняли мрак недавней трагедии, когда этот почти незнакомец явил силу, восхищающую даже искушённых магов, он мог бы и не говорить, что принадлежит к сословию правителей, ибо стать его, тон и взгляд заставили бы подчиниться и иноверца в северных землях, надумай он им приказывать. Или же вызвали бы ненависть и злость, которую вызывает величие у тех, кто низок и не желает возвыситься над самим собой.
- У вас все правители волшебники? Или все волшебники – правители? – Годрик много слышал и читал о дальних странах, и многие говорили, что далеко на востоке царит рай для волшебников, где никто не запрещает колдовать и даже более – поклоняется волшебству. Так ли это, или всё выдумки путешественников, желающих приукрасить рассказы о своих похода? Должно быть, Шотландия покажется Салазару тёмной и невежественной, и Годрику стало чуть обидно за своих соотечественников. Но поверит ли Слизерин, если ему рассказать, что большинство тех, кто окружал его в деревне, снедало тоже любопытство, что и его новых друзей, а вовсе не злоба и страх. К сожалению, недоверчивые люди здесь так же мрачных и суровы, как скалы и небо, от них не дождешься правдивых слов, но можно получить честные взгляды и поступки.
-  Ты уже слышал обо мне, прошлым днём. Мне не так повезло, - Годрик старался, подобно Салазару, сохранить на лице улыбку и в голосе веселье, но воспоминания двадцатилетней давности всё ещё горчили, несмотря на время и слабость человеческой памяти. – Меня некому было учить. Меч я взял в руки раньше, чем волшебную палочку, да и сейчас даже самому себе не могу объяснить, как колдую, не произнося ни слова, - Годрик кивнул в сторону Айлин и Ирвинга, едущих впереди. – Я называю их учениками, но я скорее защитник. Учитель из меня не важный – я могу заставить их почувствовать, но понять…понять я многого не могу и сам.
Годрик часто слышал вопрос «как ты это сделал?», а в ответ только пожимал плечами. Его огонь был с ним всегда, с колыбели и по сей день. Ему даже не нужен был приказ или повеление, сложенное в магическую формулу, как не нужен приказ руке или ноге для того чтобы подняться или сделать шаг. Рассказать, как варится зелье – это он мог, но куда лучше получалось варить зелья у Хельги. Он мог рассказать, какое слово остановит кровь и срастит кости, но куда лучше это получалось у Хельги. Он мог бы сказать, какие чары нанесут человеческой плоти раны неотличимые от ран, нанесённых железом, но что толку, если другой маг или маггл почти убивает его простым железом? Годрику отчаянно хотелось верить, что его сила, огромная и страшная в своём могуществе, дана ему Господом для чего-то большего, чем выжженные поля и обугленные доспехи. Но этого пути, который так хотелось найти, он пока не видел.
- Мать была одна, её боялись даже её родители, не то что соседи. А отца я никогда не видел, - и тут Годрик соврал. Впервые соврал Салазару Слизерину, всего через сутки после встречи. Не самое лучшее начало, но даже самому себе рассказывать это было тяжко. Далёкое воспоминание, похожее на сон, а может быть это и был сон, и встречу Годрик себе придумал. На поле битвы он – мальчишка, впервые вставший под военные знамёна, шепчущий молитву, чтобы остаться в живых. А на другом конце, среди врагов, под плещущимися на ветру флагами – англичане, и среди них – высокий рыцарь, не надевающий шлема и смеющийся над лучниками, пытающимися достать его. У него были рыжие волосы и лев на щите. Может быть, это был и не тот рыцарь, что однажды проезжал через деревню, или это был он, но уже не вспомнит девушку-знахарку, которая лечила его и покорила чистым взором. Но этому образу Годрик дал звание «отец», и с тех пор его внутренний голос всегда спрашивал, не сделал ли он большую ошибку, решив искать удачи и славы на стороне шотландцев, а не англичан.
- Я ушёл из дома в пятнадцать лет. Не стало матери, не стало и дома. С тех пор сам нахожу себе учеников и учителей, - Годрик старался придать голову силы, сам убеждая себя в том, что такое положение вещей его вполне устраивает. – Правда, мать научила меня разбираться в травах и зельях, лечить раны. Но мне всегда было легче лечить раны души, чем плоти. Я отчего-то знаю, где и почему страдают людские души.
Вот только в своей Годрик разобраться мог не всегда. Сколько бы он не убеждал себя, что жизнь вечного война это именно то, о чём он мечтал и то, что у него получается лучше всего, он не мог спорить с тем, что защищать свой родной дом правильнее, чем чужой, когда своего не имеешь. И он прекрасно чувствовал тоску Салазара по дому, которая сейчас остра, но ещё не осознанна. Придёт время, когда осознание станет полным, и новый мир заполонит сознание, вытесняя старый, и боль от того, что оторвали и заменили чужим, станет невыносима. Ему только предстоит пройти через это, и Годрику очень хотелось бы, чтобы Салазар справился. Многие ломаются под таким натиском, но у этого потомка великих достанет сил остаться целым.
Возможно, стоило бы дать Слизерину отдых и возможность побыть наедине с самим собой, но одиночество никогда не казалось Гриффиндору хорошим лекарством, а его собственное любопытство забывало о такте, едва только ему давали волю.
- Ты обмолвился об Ордене Змей. Значит, мне не померещилось, и ты правда умеешь говорить со змеями? – узнай это Ирвинг, подпрыгнул бы от радости в седле, и упал бы с него второй раз за день. Уж что-что, а со змеями тут точно не каждый второй говорит. Если быть точнее – Салазар был первым. Ходили слухи, что есть волшебницы, умеющие понимать язык птиц, или рыбаки, которые говорили с морскими созданиями – русалками и сиренами. Но змеи…
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

Отредактировано Amycus Carrow (2015-11-07 18:27:18)

+2

19

Салазар слушал очень внимательно. Слова Годрика проникали сквозь привыкшее быть холодным к миру сердце, касаясь каких-то живых струн, ещё трепещущих и реагирующих. Улыбка всё же сошла с бледного лица, но лишь потому, что разум мага был поглощён рассказом чародея. Перед мысленным взором немедленно представился образ одинокого будущего рыцаря, ещё мальчишки, которому приходится противостоять целому свету, несправедливо обвинившего его в том, что он не совершал. Как это было знакомо Салазару! Но ему и правда повезло больше. А может быть, повезло им обоим только сейчас, когда Сила свела их, таких разных и одновременно одинаковых, на одной и той же земле.
Слизерин ответил не сразу, переваривая услышанное, так живо перекликающееся с его собственными переживаниями, пусть и задвинутыми им самим глубоко внутрь себя. Прошлым днём, когда искренний Годрик Гриффиндор говорил ему об опасностях этого мира и о том, что предлагает ему, чужеземцу, отправится на Север, в место, где живут волшебники, Салазар всё ещё допускал сомнения в своё сердце. Страх перед чужаками, незнакомцами, могущими причинить зло, уже многие годы жил в маге, рождая враждебность, закрытость, и опасения, непременно оправданные и подкреплённые расчётливым разумом. Но теперь, после битвы, в которой лёд и пламень сражались на одной стороне, Салазару отчего-то больше не было боязно сказать правду. Больше не было сомнений и опасений. В его голове ещё не витало слово «друг», но лишь потому, что он ещё его не произнёс.
- Да, ты прав, - лёгкая улыбка снова коснулась тонких губ. – Это язык змей, он называется Парсултангом. Когда я говорю на нём, это не просто беседа – я принуждаю змей повиноваться моей воле, и они слушают меня. Однако, в первую очередь парсултанг – порождение магии, и написанные на нём заклятья обладают совершенно особой силой. И неповторимостью, - изумрудные глаза устремились вперёд, туда, где солнце озаряло светом холодную, но всё же величавую природу этой страны. – Это древнее искусство, но научиться ему невозможно. С этим Даром можно лишь родиться. Каждый в Ордене Змей владеет парсунтангом. Мне этот дар достался от отца.
Прилетевший со спины порыв ветра всколыхнул плащи путников, заставляя немного поёжится как людей, так и лошадей. Салазар поправил на голове капюшон. Конечно, Гриффиндор был привычен к холодам, но сейчас Слизерин ощущал себя рядом с ним, как южное растение, по ошибке заброшенное в царство зимы.
- То, что я рассказал о своей семье, это не всё, - вдруг выпалил Салазар без каких-либо предисловий. Так всегда проще переходить к делу. – Не всё так просто, - он хмыкнул, но не стал возвращать взгляда к Гриффиндору. – Я обещал тебе, так вот, слушай. Моя мать была не из числа саманидов, и не принадлежала ни к одной другой династии. Она так и не рассказал мне правды, но мне всегда казалось, а теперь тем более, что родина её здесь, иначе она не стала бы отсылать меня именно сюда. Она действительно была очень могущественна, но её сердце было слишком добрым, чтобы использовать свою силу для собственной выгоды. У неё были длинные рыжие волосы и глаза зелёные, как у меня. Вернее, у меня, как у неё, - взгляд скользнул вниз и Салазар неуклюже улыбнулся, лишь на несколько мгновений, чтобы рассеять отразившуюся на лице боль. – Я знаю только, что ещё девочкой она вместе со своей семьёй попала в плен. Где, когда, как – она никогда не хотела говорить об этом, а я это видел и не спрашивал. Я думал, ещё придёт время… - Слизерин вздохнул, переводя дух, и продолжил: - Я знаю, что всю её семью убили, а её продали в рабство в Самарканде. Там её купил один из багдадских полководцев, приближённый султана, Зейдан ибн Рафи. Она всегда была красавицей, и красота её с каждым годом лишь расцветала, даже тогда, когда у первых багдадских прелестниц появлялись морщины и деревенела кожа от суровых ветров пустыни. Зейдан сделал её своей наложницей, а потом и женой. Она не любила его, но выхода не было. Пока она не встретилась с моим отцом, - Слизерин отвлёкся на мгновение на смех едущих впереди детей. Кажется, юные волшебники говорили о чём-то своём и не слушали их разговора. Тем лучше. – Мой отец, - продолжи он деланно твёрдо, – Абу Ибрахим Исмаил ибн Ахмад Самани, правитель государства Саманидов. Полюбивший чужеземку-ведьму, наложницу и чужую жену. Но и она любила его, и даже запреты не встали на их пути. Зейдан ни о чём не узнал, а когда мать родила меня, признал меня своим сыном. Так я воспитывался в его доме, но, когда во мне проявилась сила, мать открыла мне правду. Исмаил был рад мне. Уже тогда у него было десять сыновей, но ни один из них не унаследовал Дара змееуста. Только я. А значит, только я мог быть его преемником. Моё обучение, мои встречи с отцом были под строжайшей тайной. Зейдан не знал, что я колдун и я должен был скрывать свой дар и от него, и от всех прочих. Пока об этом не узнал Медин, седьмой сын Исмаила. Он тоже был волшебником, но не мог говорить на парсултанге. И, узнав правду, он возненавидел меня. Он заманил меня в ловушку и хотел убить меня, - Салазар нахмурился, но всё ещё смотрел куда-то в неопределённую даль. – Я не нападал на него, я только отражал удары, выставлял щиты. Но… последний оказался, наверное, слишком сильным: заклятье, которым Медин хотел поразить меня, отлетело обратно к нему и отбросило его назад. При падении он ударился головой о камни и умер. Мгновенно. И я ничего не смог сделать, - Салазар снова вздохнул, крепче зажимая в руках поводья. Он знал, что кровь брата на его руках. И вина за ужасную участь матери. – После этого правду узнали все. И, прежде чем Зейдан смог что-то предпринять, мать и отец позаботились о том, чтобы я навсегда покинул свою страну. Есть законы, которые не может изменить даже эмир.
Слизерин замолчал. Боль и тьма наполнили всё внутри, и казалось, что даже на северных ветрах ему совершенно невозможно свободно вдохнуть. Мысли о матери нахлынули с новой силой, и с каждой минуто, становилось только хуже. Словно расплата за кровь начинала настигать его в страданиях души. Салазар резко повернулся, заглянув Годрику прямо в глаза.
- Знаешь, я мог бы научить тебя, - выпалил он, снова без всякого предупреждения, - справляться с твоей силой. Понимать её. Ты – великий маг, Годрик, - произнёс он чуть тише, будто говорил о чём-то сокровенном, - но, познав свою суть, ты увидишь, что возможностям твоим нет предела. Я мог бы научить тебя, - он чуть пожал плечами, - мог бы попробовать. Хотя бы показать то, чему учил меня отец. Если ты увидишь потоки, которыми проистекает Сила, её самые мельчайшие связи, образующие одно чудо за другим, сплетая их в бесконечный узор на лице вселенной, твоя сила никогда не дрогнет. Кто бы что ни говорил и не заставлял тебя слушать. – Салазар ухмыльнулся, но вдруг задал тот вопрос, который был интересен ему самому: - Ты расскажешь, кто тот маг, которого ты убил? Я почувствовал его присутствие. И то, как дрогнуло твоё пламя.

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://funkyimg.com/i/23DHs.png[/AVA][SGN]Sinnerman, where you gonna run to?[/SGN]

Отредактировано Harold Saxon (2015-11-09 21:37:51)

+2

20

- Салазар, твоими устами только мёд пить, - усмехнулся Годрик, выслушивая предложение волшебника учить. Если бы Салазар знал, что самым горячим желанием северянина сейчас является стремление запереть гостя в собственном дому и не выпускать, покуда не выдаст он всех секретов своей диковинной магии, он поостерёгся бы, наверное, сам обращаться с предложением рассказать и показать. Но с другой стороны - никто его за язык не тянул. А вот самого Годрика тянули, ещё как, спрашивая ответа на вопрос, на который отвечать не хотелось. Но откровенностью своею Салазар заслужил честность, ведь его собственная стоила ему боли, которую скрыть он не сумел.
Годрик на мгновение прикрыл глаза, снова вызывая в памяти лицо мага, ещё недавно бывшего живым и весёлым, полным надежд и стремлений, а теперь мёртвого, схороненного под земляным курганом вместе с простецами, которых он вёл. Он не знал об этом волшебнике почти ничего, не знал имени, не знал его семьи, но откуда-то мертвец ведал, кто таков Годрик и откуда пришёл. В памяти всплывали другие лица, тоже волшебников, среди которых мелькали весёлые глаза, ныне пустые.
- Он был одним из придворных магов Константина, - со вздохом начал Годрик, не глядя на Салазара. Он рассеянно держал поводья, позволяя коню самому выбирать удобный путь среди камней и рытвин, а сам всё искал что-то на горизонте, или пытался заглянуть за него. – Одним из тех, кому король позволяет колдовать во имя своих знамён. В пылу боя любая магия, обращённая против врагов, считается благословением Господа, и никто не скажет слова против, если победа одержана.  Король, который побеждает, имеет достаточно силы, чтобы справиться с теми, кто осуждает его способы ведения войны.
Сейчас, в эту самую минуту, лошади ступали по земле, пропитанной кровью. Десятки лет здесь велись сражения, гибли люди, и неизвестно, сколько ещё должно погибнуть в этих скалистых холмах и окрасить кровью хрустальные реки, чтобы война прекратилась. В этот самый момент, когда кони неспешно мнут пожухлую траву копытами и пересекают вброд ручьи, когда дети смеются и придумывают, как будут ставить ловушки на певчих птиц весной, а рыцари вспоминают прошлое, в сердце этой земли зреет новая война.
- Побеждать с помощью магии и меча проще, чем только с мечом, и Константин не гнушается приближать к себе волшебников. Их при дворе стало уже очень много. Лёгкие победы над простецами кружат им головы. И король забывает, что для них он такой же простец, а вот волшебники это помнят, - слова Годрика были горьки, как яд, которым его пытались отравить уже дважды. Сердце, не знающее предательства, болезненно ныло всякий раз, когда рядом оказывался человек, предавший свою клятву. А таких становилось всё больше, и от того лорд Гриффиндор всё чаще покидал королевский двор, не желая даже видеть творящееся там. Он совершал ошибку, отдаляясь от дел, но ничего не мог с собой поделать. - Среди них уже давно ходят идеи о свержении монарха и воцарении на троне волшебника. Кто-то ждёт поклонения и власти над обычными людьми, кто-то твёрдо уверен, что только волшебники могут положить конец войнам среди магглов и навсегда примирить два мира. Пока что они все заодно.
Королевский двор всё ещё устойчив, потому что все его враги тянут в разные стороны, и все одинаково сильны. Но однажды те, что желают власти превыше всего, как более воинственные, одержат верх над милосердными соратниками своими, и трон Константина пошатнётся. И тогда может начаться война не только между магглами и волшебниками, но и между самими волшебниками.
«Это ужасно, это непостижимо. Но это уже случилось, когда я убил мага, шествующего под чужими знамёнами», - Годрик физически ощущал на собственных ладонях горячую липкую кровь. Её не смоешь ключевою водой, не спрячешь следы в перчатках, эта кровь просочится сквозь швы и металл.
- Пару лет назад, когда страшные слова о свержении короля впервые вышли за узкий круг посвящённых, один из советников Константина, человек, которому я доверял, призвал меня для уединённой беседы. Он… - Годрик запнулся, вспоминая тот гневный день, когда для него началось его собственное сражение, – он предложил корону мне.
Гриффиндор перевёл взгляд на Салазара, будто предлагал ему осудить то, что он не сидит сейчас на троне, а день и ночь мотается по разрываемой огнём стране, спасая юных магов и сражаясь в словесных дуэлях со священниками.
- Я ответил, что негоже магам вмешиваться в дела простецов, и уж тем более править ими против их воли, - произнося эти слова, Годрик был уверен, что его истина не найдёт отклика в душе Салазара, ведь на далёкой родине иноверца всё было иначе. Но вместе с тем, Годрику хотелось предостеречь своего нового друга от осуждения того мира, в который он попал. Он не идеален, но каков есть.
«Негоже вмешиваться? Что ж ты делаешь здесь, лорд Гриффиндор, присягнувший королю? Ты носишь королевские гербы, не отказываешься от земель и денег, не брезгуешь титулом. Сражаешься за короля, и всё ещё утверждаешь, что не вмешиваешься?»
Слова седого мага до сих пор отдаются в голове набатом, ибо в тот вечер Годрик так и не придумал, что ответить, и до сих пор не нашёл достойного ответа. Да, он был честен с собой – он примерил на себя корону в тот миг, когда её предложили. Мальчишка-бастард из крохотной английской деревушки мог бы возвысится так, как не мечталось его гипотетическому отцу, никогда не виделось в кошмарах злым старухам. Толика голубой крови, в которую Годрик верил, желала украсить венцом чело. Быть может, он смог бы направить обретённую власть на благо людей, мог бы огонь свой сделать ласковым и дружелюбным, а не испепеляющим. Но Годрик знал, что эти мечты несбыточны, и огонь однажды станет жестоким, более жестоким, чем того требует трон.
- Маг, которого я убил – один из тех, кто предлагал мне власть. Потом они дважды пытались меня отравить, боясь, что я донесу королю. Теперь я убил заговорщика, - на мгновение прикрыв лицо ладонью, Годрик провёл рукой в перчатке по лицу, будто стирал с него сожаление, грусть и смятение. Если бы так же легко было стереть из памяти других слова и поступки, а из собственного сердца ощущение ошибки. – Я предаю Константина молчанием, я предаю магов мечом. Но они правы – я не могу остаться в стороне.
Господь свидетель – Годрик очень жалел, что нельзя отозвать клятву. Освободить его от присяги может только сюзерен, которому он присягал, а король этого не сделает. Он подарил земли, деньги, титул, свободу. И вправе требовать за это верности.
- Прости, Салазар, я не сказал тебе всего с самого начала. Но теперь ты знаешь, что я опасный спутник, потому что увяз в войне, которая ещё не объявлена, но уже идёт давно.
Словно в подтверждение этим словам дорога вильнула в сторону, спускаясь к реке, и во влажной грязи у берега отчётливо стали видны следы копыт. Напряжённые, как тугая тетива, нервы звенели, и Годрик вынул волшебную палочку из ножен. Высоко поднявшееся солнце хорошо освещало всё вокруг, но ни людей, ни лошадей видно не было. Чувствуя тревогу наставника, Айлин и Ирвинг подъехали ближе, вглядываясь в горизонт. Холмы и овраги, испещрившие эту землю, мешали осмотреться, но след копыт никуда не делся. А чуть позже на берегу обнаружилась страшная находка – мёртвый воин. Его тело покрывали ожоги, а правая рука, перетянутая полосками ткани, была словно пронзена несколькими стрелами. Воин был мёртв, но ещё не успел окоченеть. Спешившись рядом с ним, Годрик осмотрел павшего, вложил в его негнущиеся пальцы рукоять меча и уложил клинок на грудь. А потом повернулся к спутникам.
- Это один из тех, кто бежал от нас с Салазаром Его товарищи вынесли раненого с поля, но, когда он умер, даже не озаботились предать его земле. Они напуганы и спешат вернуться к своему лорду, - обведя взглядом обманчиво тихие холмы, Гриффиндор задумчиво промолчал, а потом заговорил снова. – В этих холмах прячется армия, готовая выступить на столицу. Те, что встретились нам, были всего лишь разведывательным отрядом. Но встретиться с целой армией лицом к лицу я бы не хотел.
Подойдя к своей лошади, маг снял с неё ту скудную поклажу, что скакун вёз. Передал вещи Айлин и помог закрепить на деревенском коньке, который продолжил меланхолично жевать желтоватые стебельки, словно не обратил внимания на лишний вес. А вот дети поглядывали на Годрика с тревогой.
- Вы поедете дальше одни. Держитесь реки и не переправляйтесь на другой берег. К ночи доберётесь до порогов, там речка разобьётся в скалах и холмах на сотню ручьёв, вы пойдёте по берегу. А когда река снова соберётся воедино – найдёте деревню и спросите у местных брод. Можете в деревне заночевать, если успею, я вас там нагоню. Если же не появлюсь к рассвету, – тут Ирвинг распахнул огромные, полные испуга глаза, но Годрик неумолимо продолжил, - то поедете одни. По правому берегу речки доберётесь до чёрного Озера и найдёте поселение в роще на берегу. А вот это, - тут маг вытащил откуда-то из седельной сумки клок пергамента и волшебной палочкой начертал на ней несколько слов, - это отдадите волшебнице по имени Хельга. И не вздумайте рассказывать ей о том, что меня ранили.
Пригрозив ребятам, Годрик совершенно точно был уверен, что к тому времени, как он вернётся домой, Хельга будет знать в подробностях всё. И дети тут не при чём, просто у самой волшебницы была просто невероятная способность вытягивать правду. Врать ей и быть спокойным за свою ложь не смог бы и величайший из магов, и уж точно не парочка детей.
- Ты можешь поехать с ними, Салазар. Завтра вечером вы все будете уже дома, - в устах Годрика слово «дом» отзывалось теплом, защитой и уютом, в то время как здесь, среди холмов и ветров, пряталась армия, которую магам не под силу остановить.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+3

21

Салазар снова слушал очень внимательно. Из всего, что рассказывал Годрик, следовало сделать один очень важный вывод: структура волшебного мира в этой стране никуда не годится. На родине Слизерина пора междоусобных войн, когда волшебники стремились захватить трон, принадлежащий обычным людям, давно прошла. Колдуны и ведьмы арабского мира теперь знали своё место, и оно не было ни выше, ни ниже того, что отводилось смертным. Чем-то это было похоже на брак: равновесие, абсолютный симбиоз, сосуществование двух различных частей внутри одного целого. И внутри этого союза одна часть не противоречила другой – каждая исполняла своё предназначение. Орден Змей служил султанам, правящим миром людей. А порой его приверженцы сами занимали места у власти, при определённых стечениях обстоятельств, как это случилось с Исмаилом. Но даже тогда волшебник, в чьи руки попадало подобное могущество, не забывал о двух началах, которые, пусть и соединялись в нём одном, не должны были смешиваться в окружающем его мире. В этой же стране царил настоящий хаос и Салазар подумал, что на борьбу с ним может уйти вся жизнь.
Может быть, для этого Аллах послал меня в эти земли? Чтобы я принёс мир тем, кто о нём только мечтает? Но разве я способен на это, если в моём собственном сердце нет мира?
Руки в чёрных перчатках сжимали поводья, изумрудные глаза смотрели перед собой, а голос рыжеволосого чародея, попеременно наполняющийся то одними, то другими эмоциям, звучал неразделимо с ветром, солнцем и шумящими в такт кронами деревьев. Гриффиндор недооценивал себя. Вполне возможно, что он мог бы быть достойным правителем этих земель. Именно потому, что он знал цену обоим мирам. Но одно дело судить об этом вот так, сидячи на чужом коне, и ощущая себя сторонним наблюдателем, и совсем другое быть в эпицентре бури. И всё же Годрик смог бы справиться даже со стихией.
После последних слов Слизерин наигранно удивлённо заглянул в лицо северянина и глухо засмеялся.
- И ты говоришь мне это после предостережений о всесторонней опасности, побега, резни у озера и твоей собственной несостоявшейся смерти? О, да, Годрик, очень вовремя, - Салазар снова засмеялся, по-доброму, обнаруживая красивую и хитрую улыбку. Бесконечное благородство Гриффиндора, которое несомненно было реально и вызывало в маге глубокое уважение, всё же где-то забавляло, возможно, более циничное и расчётливое нутро Салазара. – Ты никого не предаёшь, - заявил саманид спустя несколько секунд, сделавшись серьёзнее. – У тебя просто нет выбора. Пока нет. Законы твоей совести сейчас единственно верный ориентир. Но твоё самоедство вредит тебе: сомнения – самые дурные советчики. Ты умеешь поступать правильно, Годрик Гриффиндор. И тот, кто предлагал тебе престол, был не так уж и неправ.
Изумрудные глаза Салазара блеснули, то ли хитростью, то ли каким-то коварством, то ли просто усмехнулись вместе с изогнувшимися в улыбке тонкими губами. Этот разговор определённо должен был получить более обстоятельное продолжение и детальное обсуждение. Однако, Провидению было виднее.
Палочка Салазара была спрятана во внутренней стороне рукава правой руки, при помощи специальных ремней. Доставалась она из них легко, непринуждённо, и быстрее, чем с пояса. Потому маг не спешил выхватывать её, когда за свою взялся Годрик. Сцена была не слишком лицеприятной и Слизерин снова подумал, что не для детских глаз такие вещи. Сам же он смотрел с некоторым отвращением, чуть нахмурившись, что было вызвано не самим видом трупа, но тем, что его соратники просто бросили некогда товарища по оружию на волю падальщиков и разложению. Да, испуг, страх, они считали, что времени у них нет, но… Дикая страна, что уж говорить.
Изумрудный взгляд скользнул к горизонту, к тем местам, где по мнению Гриффиндора, скрывалась армия. Салазар не знал, лежит ли их путь до той самой деревни через эти горы, но, когда чародей обратился с наставлениями к детям, Салазар, уразумев, перевёл на него свой взгляд. Говорил Годрик на их языке, но Слизерин уже многое мог из него понять. Достаточно для того, чтобы уловить смысл самоотверженной речи Годрика. Если он отправляет детей дальше, значит, сам хочет остаться и, по всей видимости, искупить своё «предательство» перед своим вассалом, разузнав планы его врагов. Да, с такой огненной копной волос ему только за войском шпионить.
Салазар глянул на детей. В их глазах читался откровенный испуг, что было вполне объяснимо после совсем недавно пережитых событий. Верно, они считали, что испытания на их пути уже окончились, а тут дражайший наставник отсылает их дальше одних, говоря про сотни каких-то ручьёв, каких-то людей, у которых нужно будет что-то спросить и о какой-то Хельге, которая, в свете всего сказанного и происходящего, вообще казалась недостижимой звездой. Саманиду откровенно не нравилась идея оставлять детей одних. Отчего-то он чувствовал свою ответственность за них. Если бы здесь была его мать, она бы непременно относилась бы к двум юным волшебникам как к своим родным детям. Может быть, от неё это предалось её настоящему сыну.
Однако, Гриффиндор был настроен серьёзно и Слизерин видел, что разговоры «надо ли это всё именно сейчас» ни к чему не приведут. Да и понимал, что это был долг рыжеволосого рыцаря. Но когда Годрик предложил ему ехать дальше с детьми, Салазар молча уставился на него, удивлённо приподняв бровь. Эту буйную голову нельзя было оставлять в одиночестве, так же, как двоих его учеников. Потому что эта буйная голова была сама как большой ребёнок, и, ко всему прочему, была забита всей этой самокритичной ерундой, что, как уже было доказано наглядно, могло создать реальную проблему, случись что действительно опасное.
- Ну что за глупость, - на бахрейнском пробубнил себе под нос Салазар, и повернулся к детям.
Руки скользнули к глухой застёжке чёрной рубахи и расстегнули ворот. Выправив из-под него серебряную цепь, Салазар снял с шеи медальон и надел на Ирвинга. Медальон тоже был сделан из серебра, а на закрытой наглухо крышке виднелся замысловатый узор, инкрустированный мелкими изумрудами, чем-то напоминающий извивающуюся змею.
- Возьми это, спрячь под одежду, - проговорил он мальчишке на их наречии, почти не запинаясь, а потом посмотрел ему прямо в глаза. – Это очень сильная вещь. Сильная магия, понимаешь? Он защитить тебя и твоя сестра, - он поднял взгляд на Айлин. – Вам нужно держаться вместе, - Салазар говорил с прежним акцентом, произносил слова с некоторой расстановкой, выбирая те речевые обороты, в правильности которых был уверен, пусть и не всегда успешно. – Чтобы магия могла работать. Не снимай его, - взгляд на Ирвинга, - и я всегда знать, где ты. Береги его, он будет мне нужен. Отдашь его мне потом. Помни, мы обязательно вас найдём. Понимаешь?
Ирвинг сжал медальон в руке, и, запрятав его под рубаху и плащ, согласно закивал. В глазах мальчишки блеснула серьёзность и уверенность: ему только что доверили могущественный артефакт, который он должен был сохранить и строго беречь. Салазар улыбнулся ему и доверительно положил руку на маленькое детское плечо, так, если бы обращался не к детям, но к равным себе волшебникам. Он хотел, чтобы брат и сестра были уверены в том, что всё будет хорошо. Что Гриффиндор и Слизерин найдут их спустя какое-то время. И, пока это не произойдёт, они всё равно под защитой и их незримым волшебным наблюдением. Дети не должны были сомневаться в счастливом исходе – это было самым главным.
Айлин и Ирвинг повернули своего коня в направлении, указанном Годриком, и вскоре исчезли из виду. Салазар спешился, подошёл к Гриффиндору, и улыбнулся.
- Веди к своей армии, не тяни, - шутя, произнёс он. – А то нас на Севере заждались.

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://savepic.su/6459331.png[/AVA][SGN]https://31.media.tumblr.com/c6fdb264fc2287e761fd7300ef495a94/tumblr_nsbj0jLTIm1qk63b8o1_250.gif[/SGN]

Отредактировано Harold Saxon (2015-11-17 05:46:00)

+2

22

Старый конь-работяга, будто почувствовав, что ему доверили самое ценное сокровище, поднял голову и тряхнул гривой, пытаясь стать похожим на королевского скакуна Годрика. В седле, вцепившись в сбрую, сидел мальчонка, не дотягивающийся ногами до стремени, и девушка, чья рука никогда не держала меча. Годрик отвёл взгляд, терзаясь мыслью о том, какую ошибку он сейчас совершает, отправляя детей в путь одних. Отныне надежда будет лишь на Господа Всевышнего, который в милости своей отведёт беду от невинных детей. Копыта зацокали по камням, но скоро и лошадь с наездниками скрылась за поворотом, унося с собой и тревогу Годрика.
В тот момент, когда дети уехали, и звук подков окончательно стих, Гриффиндор ощутил нечто, что можно было бы сравнить с чувством свободы цепного пса, которого отпустили с привязи на прогулку. Теперь не нужно никого охранять, можно не оглядываться, и не бояться каждую секунду за чью-то жизнь. Рядом был Салазар – вовсе не несмышленый ребёнок, он способен обратить в бегство даже смельчаков, если конечно позволит им остаться в живых. За него можно было не переживать, и в отсутствии всякого страха сердцем Годрика овладел азарт нового приключения.
- Как у нас говорят – из огня да в полымя, - усмехнулся Годрик, - вчера ты боролся с бурей, сегодня ввязался в новую войну. Но ты можешь представить, что такова вся моя жизнь, и я не променял бы её ни на какую другую.
Взяв коня под уздцы, Годрик двинулся по тропе в сторону от тракта. Шум реки удалялся, а тропа петляла, и скоро вышла к глубокому оврагу. Эта расщелина между холмов могла бы вместить в себя целый город с прилегающими землями и пахотными угодьями, так велик и глубок был разлом. Было видно, что на склонах когда-то рос лес, но теперь там выселились лишь почерневшие сгнившие стволы, на самом дне оврага виднелись какие-то развалины. По дну протекала речка, видимо, один из рукавов большой реки, по берегу которой шёл Северный Тракт.
- Я так и думал, - тихо произнёс Годрик, оглядывая безрадостное зрелище. Когда он только увидел тот отряд разведчиков, с которыми пришлось сражаться, он уже знал, где найдёт основные силы армии предателя. Предатели ведь ничего не бояться, ни Бога, ни Дьявола.
- Это место считается…опасным. Взгляни туда, - маг повёл рукой, указывая на развалины, - когда то там была большая и богатая деревня, а вон там стоял замок лорда. Но несколько лет назад, во время дождей, река вышла из берегов. И я говорю не про ту речку, что течёт по дну оврага, а про тот полноводный поток, что остался позади. – Годрик не видел этого своими глазами, но слышал рассказы тех, кому стоило доверять. Он приехал на это место только спустя несколько дней после трагедии, и до сих пор не мог прогнать страшное видение, открывшееся ему. – Вода из реки хлынула сюда. Из этого оврага нет другого пути, кроме той тропы, на которой мы стоим, а как раз по ней и шла вода. Расщелина заполнилась как чаша в считанные часы. На закате люди легли спать, а к полуночи тут стояла вода выше крыш их домов. Никто не спасся. – Годрик замолчал, вспоминая те страшные дни наводнения, и слухи, что носились над окрестностями. А потом продолжил, - Кто-то назвал это Божьей карой, кто-то – проклятием Дьявола. Как видишь, люди сюда не вернулись. Но те, кого мы ищем, мнят себя всесильными, и ничего не страшатся. Вон там, видишь – где овраг поворачивает вправо, за скалистым отрогом? Там лагерь. Нам нужно пробраться туда незамеченными.
Скрепя сердце, Годрик оставил коня, даже не став его привязывать, зная, что далеко скакун не уйдёт и в чужие руки не дастся. Без верного коня идти в неизвестно всё же было непривычно и не правильно, но ехать верхом означало попасться на глаза сторожевым.
Годрик и Салазар нашли в стороне от основной тропы удобный спуск из вырубленных в камне ступеней, ведущий к самому дну расщелины. Годрик усмехнулся про себя, прейдя к мысли, что это всё похоже на спуск в Преисподнюю, а где-то там их ждут и пирующие на чужом страдании черти. Вместо того, чтобы внушить страх, эта мысль весьма развеселила мага, он тут же с готовностью представил себя карающей Дланью Господа, и попытался вспомнить, приходило ли ещё кому-то в голову брать штурмом Ад. Он не мог представить, какие мысли вились в голове Салазара, но надеялся, что тот испытывает от предстоящего хоть толику того воодушевления, что всегда разгоралось в сердце Годрика в предчувствии битвы.
Приложив палец к губам как призыв к молчанию, Гриффиндор прошёлся по жёсткой бесснежной земле, радуясь, что на замёрзшей грязи не останется следов. Теперь два мага шли плечом к плечу, Годрик сжимал в левой руке волшебную палочку, а правая рука была готова в любую минуту выхватить меч. Но задача была не убивать, и вообще, если бы можно было обойтись без магии и меча, Годрик был бы счастлив. Но, как известно, человек предполагает, а Небеса располагают.
На пути не встретилось ни одного стража, и это немало тревожило. Или их и правда не было, и тогда это значило, что армия готовится с минуты на минуту выступить в поход, или просто они прятались так хорошо, что даже опытному войну было не под силу их разглядеть. В этом случае они могли бы уже давно знать, что к ним вторглись враги. Вдруг что-то блеснуло за кустами, и Годрик тут же прижался к выступу скалы, пытаясь слиться с ней.
- Салазар, - тихо позвал он, - убери его. Только не убивай. Хватит с нас смертей на сегодня.
Маги продолжили путь, соблюдая все возможную осторожность. Скоро стали приближаться голоса и звуки, какие обычно издают люди, живущие своей обычной жизнью. Но при этом в этой мелодии быта проскальзывали тревожные нотки.
- Выжившие вернулись и предупредили, - прошептал Годрик, опускаясь на землю у выступа и заглядывая за поворот. Там кипела жизнь огромного военного лагеря. Даже уже представляя себе масштаб предательства, Гриффиндор был неприятно удивлён тем, какую армию удалось собрать изменнику.
А между тем солнце начало клонится к закату, короткий зимний день подошел к концу. Ещё час, и всё накроет темнота. Тогда в свете костров, среди колыхающихся теней, никто не заметит лазутчика. Годрик высмотрел в веренице шатров самый большой, где жил командир. Этот лорд был с севера, сосед Гриффиндора, маг и искусный воин. Он был достоит уважения, и потому Годрику нужна была вся его смелость и вся решительность, чтобы сделать то, что он собирался.
- Послушай, - обратился он к Салазару. – Мне нужно пробраться в лагерь, как только стемнеет. Мы не будем никого убивать, только заберём несколько важных бумаг. Эти люди предали короля, и пусть он будет их судьёй, а мы лишь позволим суду состояться.
Годрик вернулся в укрытие между камней, откуда было удобно наблюдать за лагерем и погрузился в мрачное молчание. Его красный плащ, вывернутый на серую изнанку, прятал его среди сумрачных теней и камней. Если бы можно была так же легко спрятать тревогу и сомнение, терзающие сердце и отражающиеся в глазах, не умеющих лгать.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

+1

23

Усмехнувшись в ответ Годрику, Салазар последовал за ним. Это становилось уже вполне привычным – идти туда, куда идёт этот рыжеволосый иноземец. Но какая-то часть Салазара всё ещё подсказывала шёпотом, словно на ухо, так, чтобы посторонние не услышали не слишком удобных вещей, что своего провожатого саманид знает слишком мало для того, чтобы доверять. Доверие – это слишком хрупкая субстанция, слишком драгоценный металл, редкий, как тот, что упал некогда с небес в горячие пустыни родины его отца. Потому его, доверие, не раздают каждому второму или каждому, кто захотел бы им обладать. Его должны получать только лучшие, только самые-самые – так учил его отец. И Салазар слишком часто убеждался в его правоте. Но Годрик… Он не вписывался ни в одну привычную конструкцию, доказанное правило, подтверждённую теорему. Он просто вторгся в жизнь саманида, разогнав бывшие истины, небрежно и в то же время уверенно смахнув их рукой, и стал её новой частью. Такой большой частью, что, кажется занимал всё пространство. Такой большой, что, кажется, величину её Салазар сам ещё не до конца осознавал. И, может быть, чуть-чуть опасался узнать. Может быть, это именно то, о чём говорила мать: иногда на пути попадаются люди, которые просто становятся дороги сердцу – без объяснений и причин, а просто так, как есть; так, как распорядилось Проведение. Возможно, такое и не понять до конца, такое нужно просто принять. И всю жизнь пытаться постичь.
По мере того, как они приближались к цели, Салазар всё не мог отвязаться от странного предчувствия. С каждым шагом оно настигало его всё сильнее, позволяя явственнее ощутить себя. Нечто тёмное, страшное, может быть, злое, а может быть просто слишком печальное – оно цеплялось за душу мага, входящего на чужую землю непрошенным гостем. Ещё несколько шагов и Салазар уже почти уверен: не оставляющая его тревога пыталась предупредить, что здесь им не место. Под длинными чёрными одеждами уже не было амулета, обеспечивающего небольшую, но всё же защиту – не от проникновения внешних раздражителей, но от восприимчивости самого Салазара к ним. Мать часто повторяла, что он слишком уязвим для духов и ему следует держать себя под строгим контролем. Его сила слишком велика и оттого к ней не могут не тянуться другие частицы этого мира, далеко не всегда сотканные из света. В этом удел Великих, говорила она: противостоя миру, в первую очередь одерживать верх над собой.
Слова Годрика подтвердили интуитивные догадки. Салазар смотрел на раскинувшееся перед ним мёртвое плато, застрявшее в огромной расщелине между холмами, как чудовищный рубец, оставшийся после страшной раны. По-настоящему страшной. Каждое слово возбуждало в сознании жуткие картины и вот уже Салазар слышал молчаливый предсмертный вопль, полностью поглощённый толщей беспощадной воды. Почти чувствовал, как река разрывает чью-то грудь, заполняя лёгкие, вымещая собой воздух, оставляя дёргаться в судорогах, бессильных инстинктивных попытках спасти свою жизнь. Смерть просто явилась в эти земли и забрала своё. Забрала всех, на кого хватило мочи. И теперь царствовала здесь, безмолвными призраками шныряя меж развалин замка, носясь средь прогнившего леса с неслышным протяжным воем. Салазар нахмурился, не имея сил оторвать глаз от того, о чём говорил Годрик. Там, в глубинах воды, чёрной, непроглядной, всё ещё заключены тела погубленных стихией людей. Воспоминания, слишком яркие, слишком живые, захватили мага, заставив душу болезненно дёрнуться в груди. Салазар нахмурился, заставляя себя отвести взгляд и взглянуть на Годрика. Рыжеволосый сказал, что им нужно пойти дальше, ступить на земли, которые уже принадлежали Смерти. Но в тот момент, когда чародей посмотрел на него в ответ, Салазар вновь ощутил, как тьма отходит прочь от его души. Как тогда, в доме Айлин и Ирвинга, когда одна добрая улыбка иноземца избавила саманида от нахлынувшего отчаяния. 
Рыжеволосый Годрик, будто свет во мгле. Солнечный, с огнём в волосах, в сердце и на кончиках пальцев. Как странно, не находишь? Как странно то, что я чувствую из-за тебя.
Их путь уходил вниз. Своего коня Салазар оставил позади, так же, как и Годрик, а теперь – теперь по каменным ступеням он спускался в лапы к самой Смерти. Нет, здесь она не желала убить их, по крайней мере не тем способом, с помощью которого добралась до погибших жителей деревни. Но именно здесь она хранила свои трофеи; именно здесь она оставила после себя ничем не изглаживаемый след, который, с каждым нисходящим шагом, сильнее чувствовал Салазар. Длинными, костлявыми и влажными пальцами, холодными, как лёд, она тянулась к нему и проникала сквозь кожу. Салазар крепко стиснул зубы, сосредотачиваясь, гиперболизируя концентрацию, так, как учила мать. Но боль, ужас сотен угасших жизней был слишком сильным отпечатком на этой земле. Возможно, ещё десятки лет он не позволит возродиться здесь новой жизни. Он был слишком сильным тёмным духом, и желал подпитаться людским страхом. А что может быть лучше для демона, чем дыхание тех, кого избрала Сила?
Но Салазар шёл вперёд, твёрдо ступая за Годриком. Что ж, если рыжеволосый хранит в душе так много света, то к нему тёмным будет подобраться сложнее, а значит надо держаться рядом. Двое магов шли почти шаг в шаг по промёрзшей земле, а Салазар то и дело оглядывал пространство пристальным взглядом, будто силился заметить полупрозрачных призраков, шныряющих по углам. И лишь тогда, когда Годрик дёрнулся в сторону, увлекая за собой саманида, предупреждая об опасности выдать себя, маг отвлёкся от тяжёлых мыслей, замечая отсутствие прежде на их пути хоть каких-то живых людей. За кустами был один воин. Салазар прислушался к собственной интуиции, но та была подобна мечущемуся зверьку, запутавшемуся в ловко расставленных сетях. Давление здешней энергетики сбивало его с мыслей, путая ощущения реального мира с потусторонним. Салазар послушно кивнул в ответ Гриффиндору, ловким движением заставляя палочку вновь выскользнуть из рукава и оказаться в ладони. Прозрачная, еле уловимая струя магии преодолела расстояние от магов до затаившегося противника и вторглась в его тело. Воин вздрогнул на мгновение, успев лишь коротко вдохнуть, и стал оседать, так, будто не мог противиться сильному сну. Салазар удерживал нацеленную палочку, с помощью магии тихо и медленно опустив воина на землю, чтобы тот не падал на неё гремящим доспехами мешком. Когда дело было сделано, глянул на Годрика, вновь молчаливо кивнув головой.
Ночь расстилалась по широким небесам чёрно-серебряным пологом, но сейчас Салазар был ей совсем не рад. Ещё одна длинная ночь в этой холодной стране, которая приносит ему ужас и боль. И если в первый раз они были его собственными, то теперь это было эхо сотен других. Лагерь предателей, как называл их Годрик, кипел жизнью. И кажется там действительно знали о внезапной, сорвавшей все планы угрозе в лице двух могущественных колдунов. Слизерин старался дышать ровно, распределяя усилия собственного сознания на две цели: на живых и против мёртвых. Армия оказалась велика, и, судя по лицу Гриффиндора, была больше, чем последний ожидал. Салазар помнил восстания на своей земле, когда вассалы поднимали свои клинки на господ, в один прекрасный день решив, что в глазах Аллаха они лучше, чем их правители. Или, что ещё хуже, попросту забывали Божественные законы, уже не считая их чем-то большим обыкновенной религии. Такие войны всегда заканчивались смертью множеств невинных жизней, пожалуй, более, чем в любых внешних сражениях. Ведь, сражаясь с внешним врагом, народ становится единым целым, вставая против общей угрозы. Но что делать, когда на тебя поднимает руку твой собственный брат?
- Послушай, - подал голос Годрик и Салазар повернул к нему голову. – Мне нужно пробраться в лагерь, как только стемнеет. Мы не будем никого убивать, только заберём несколько важных бумаг. Эти люди предали короля, и пусть он будет их судьёй, а мы лишь позволим суду состояться.
Слизерин ответил не сразу. Отчего-то идея разделиться казалась ему не слишком удачной. Но как объяснить Гриффиндору своё дурное предчувствие? Как сказать, что чувствуешь дыхание Смерти, которое совсем не вымысел, как считают обыкновенные люди? Для таких рассказов у Салазара сейчас не было подходящих слов, а у них обоих не было на это времени. Не оставалось ничего, кроме как согласиться.
- Хорошо, - хрипло и тихо проговорил Слизерин.
Он не мог произнести это даже мысленно, но в лице Гриффиндора он отпускал от себя солнце. Оставшись один, Салазар сжал в руке палочку, глядя туда, где был лагерь рыцарей. Нарпяжение, пристальный взгляд, а сознание где-то внутри, всеми силами старающееся сосредоточиться на спокойствии, на одной цели – на свете. Но сомнения, сговорившись, ожесточившись, будто проклятый, пожирающий всё на своём пути мор, накинулись на него, одолевая страхами и отчаянием, никуда не пропавшим, не ушедшим, а лишь сложившим перепончатые демонические крылья до времени. В этом была опасность этого страшного места: оно позволяло всем охотящемся за душой Слизерина демонам найти легион соратников.
Не замечая сам, Салазар тяжело дышал. Мысль о том, что в нём самом нет мира, никак не оставляла его. Он был не твёрд в своей воле, подкошенный всем, что произошло. А тени чувствуют это, как хищники запах крови. Он пытался перестать об этом думать, но влияние гудящего вокруг мрака было слишком сильно. И снова не помешал бы привычный меч: отчего-то иногда тяжесть обыкновенного клинка давала больше уверенности, чем древко собственной палочки. Что-то шелохнулось позади него. Предчувствие, будто очнувшись, зазвенело в ушах; Салазар успел лишь обернуться, чтобы мельком увидеть чьё-то лицо, как кто-то ударил его по затылку и всё вокруг померкло. Слизерин упал на землю, а змееподобная палочка откатилась во тьму.

Сознание пробудилось неспешно, выныривая из тьмы. Словно из-под толщи воды, скрывающей множества мёртвых где-то под их ногами. Салазар открыл глаза: перед ним всё ещё была покрытая льдом земля. Стоило лишь немного приподнять голову, как боль впилась в затылок всеми своими зубами. Зажмурившись, маг крепко стиснул зубы, чтобы сдержать стон, попытался двинуться, но не смог. Оказалось, что любым движениям рук мешают верёвки, туго накрученные на запястья и торс. Свободны были только ноги, но в таком положении толку от них было маловато. Слизерин сидел на земле, внутри шатра, облокотившись спиной о какой-то столб. Единственное, что он мог, это разогнуться и поднять голову. В шатре было темно, но пляшущие огни костров дёргались за опущенным пологом, а значит, что, либо маг провалялся без сознания до следующей ночи, либо пришёл в себя до наступления рассвета. Услышав голоса неспящей армии, он убедился, что пробыл в забытьи недолго. В спину больно упиралась какая-то палка. Салазар шевельнулся, надеясь, что её конец окажется острым, но в этот момент полог одёрнули в сторону и в шатёр вошёл рыцарь.
- Очнулся, - усмехнулся он. – Недолго почивал. Значит, выносливый. Выведите его!
Лицо рыцаря показалось немного знакомым, и лишь когда солдаты бесцеремонно подхватили саманида под руки и вытолкали наружу, маг узнал в нём того человека, которого успел заметить при позорном падении. Его вывели наружу и здесь, под высоким и безразличным к этой земле ночным небом, пульсировало самое сердце армии предателей. Салазара вели по искусственной «улице» между расставленными шатрами, на глазах гогочущих и злорадствующих иноземцев, куда-то вперёд, где виднелся огромный костёр. Сына эмира вели как раба, как преступника, нищего и жалкого в глазах господ. Но сам Слизерин думал лишь о том, где сейчас его палочка. Хотя лучше было бы знать, где Годрик. Если иноверцы не уничтожили её, то Годрик с лёгкостью мог бы призвать её для Салазара из любого места в мире. Вот только как смотреть ему в глаза, после того, как колдуна, которым совсем недавно так восторгались воспитанники Гриффиндора, обездвижили обычным ударом по затылку? Может быть, они были искусными воинами, в совершенстве владеющими техникой маскировки. А может быть их самих скрывала чья-то магия, которую в шуме мечущихся на мёртвой земле теней Салазар попросту «не услышал». Это было небольшим оправданием, которое, однако, сам Слизерин для себя не принимал. Но о глубине самокопания можно будет подумать позже, когда впившиеся в запястья верёвки упадут на землю, освободив его.
Тюремщики остановились и перед глазами Саманида возникла внушительная фигура богато одетого человека, сидящего на нелепом деревянном подобии престола. По обеим сторонам его окружали рыцари, чьи доспехи так же отличались состоятельностью своих владельцев, и все они с нескрываемым отвращением, самоуверенной насмешкой глядели на связанного мага. Салазар встретился взглядом с лордом, заглянув в хладнокровные смеющиеся глаза, и солдаты пихнули его в спину, заставляя упасть к ногам вассала. Видимо, это и был тот самый предатель, осмелившийся собрать армию против своего короля. Оказавшись на коленях, Салазар молчал, смело подняв голову, чтобы снова увидеть это лицо. Человек этот принадлежал к благородным кровям, и в лице его, пускай холодном, жестоком в изломах морщин, было видно величие и властность. Он был не просто предателем – это был узурпатор, человек, действительно способный взойти на престол; достаточно жестокосердный, чтобы сделать это даже кровавым путём.
- Кто ты такой? – громко, чуть смеясь, вопросил вассал.
Значит, палочку иноверцы не нашли. Иначе бы этот лорд знал, что перед ним колдун, и тогда, судя по словам Гриффиндора, разговор вёлся бы иначе. В душе мелькнула надежда, что милостью Аллаха палочка осталась в ледяных низинах. Если Годрик не в одном из этих шатров, то, вернувшись, он сможет найти её и понять, что случилось.
Салазар не ответил, продолжая смотреть на лорда.
- Молчишь, - подытожил тот и усмехнулся. – Не самая удачная тактика, мой друг. Лучше говорить мне правду, пока я позволяю сделать это добровольно, чтобы потом бессмысленно не сотрясать воздух, моля меня о пощаде.
Но Слизерин не повиновался. Говорить что-то, рассказать правду – вот, что было действительно бессмысленно. Что бы он ни сказал, за исключением, может быть, заклятий, способных обратить всех присутствующих в глиняные горшки, иноверцам незачем сохранять ему жизнь.
- Не веришь? – лорд наигранно удивлённо изогнул бровь.
- Милорд, - подал голос кто-то со стороны, - похоже, он сарацин, он может не понимать.
- Тем хуже, - на секунду вассал перевёл взгляд на кого-то из солдат, и кивнул ему. – Если так, с язычниками у нас разговор один. Нам должно побивать камнями тех, кто не принимает Слова Господня.
Солдаты поставили Слизерина на ноги. Теперь его окружали сотни зрителей. Кажется, вся армия собралась здесь, вокруг центрального костра, чтобы позабавиться над участью пленного. Если Годрик сейчас где-то здесь, то это должно дать ему некоторое преимущество – это была единственная светлая мысль.
- Если ты не желаешь защищать себя, я произнесу суд над тобой, - вновь громогласно произнёс предатель. – Ты – соглядатай, высматривающий наши слабые стороны, и кем бы ни были твои хозяева – мои враги ли или твои соплеменники – я заставлю тебя рассказать мне всё, что ты знаешь.
Солдат, тот самый, к которому обращался лорд, вышел вперёд, распуская на глазах у всех собравшихся длинную плеть.
- Доносчик достоин только порки! – выкрикнул кто-то из толпы.
Теперь Салазар во все глаза следил за солдатом. Пространство, образовавшееся вокруг них, было обусловлено лишь тем, что зрители не желали стать случайными жертвами плетей, однако круг был не велик – недостаточно, чтобы саманид мог бы увернуться от всех ударов. Где же Годрик?
Солдат вскинул руку и плеть, послушно повинуясь велению человеческой кисти, издала свистящий звук. Рефлекторно, Салазар ловко отскочил в сторону и плеть прочертила полукруг по промёрзшей земле. Заметно нахмурившись, солдат предпринял вторую попытку, но жертва повторила свой трюк, не давшись и на этот раз.
- Чего ты медлишь?! – уже не слишком довольно бросил лорд экзекутору.
Тот не ответил, сощурено глядя на Салазара. Круг солдат сузился; кто-то из них толкнул саманида в спину, прямиком в центр. Плеть снова взвизгнула в воздухе и на этот раз обожгла Салазара, оставив росчерк на ноге. Он сдержал стон, но иноземец, будто добиваясь именно этого, ударил снова, пройдясь по тому участку спины, на котором не было верёвок. Каждый новый удар сопровождался радостными возгласами. Войдя во вкус, стоящие на первой полосе толкали связанного мага, не давая подняться на ноги или уйти от следующего удара. Верёвочные кольца немного прикрывали спину и грудь, однако его истязатель умело использовал незащищённую плоть.
Ещё один удар и плеть устремилась прямо в лицо. Салазар попытался увернуться, но сумел защитить лишь глаза. Кровавый ожог рассёк щёку и на этот раз он не удержал вырвавшегося короткого вскрика. Публика загоготала. Лорд сделал знак рукой, и Слизерина схватили, удерживая на месте, ещё двое солдат. Один из них вцепился в его волосы, подняв голову лицом к своему господину. Изумрудные глаза распахнулись. Салазар тяжело дышал, чувствуя, как по скуле струится кровь.
- Ты готов сказать мне правду? – спокойно, но с заметным удовольствием вопросил лорд.
Салазар смотрел на него так, будто одним взглядом мог заставить гореть. Именно этого он и желал сейчас: уничтожить, испепелить каждого, кто находился в проклятой низине. Пусть Смерть получит свою кровавую дань! Ещё тысяча жизней к сложенному из костей престолу! Не за этим ли она подбиралась к его душе?
- Опять молчишь, - короткий смешок; кажется, именно этого он и хотел. – Принесите пару калёных штырей для нашего гостя.

[NIC]Salazar Slytherin[/NIC][STA]Змей[/STA][AVA]http://savepic.su/7202112.jpg[/AVA][SGN]https://49.media.tumblr.com/e8be68721659a854ea9981edaa64b6c5/tumblr_o397du6qwx1s0c7bco3_r1_250.gifhttps://45.media.tumblr.com/bed008b5e1089b05e0a68ca9d1e66b1c/tumblr_o397du6qwx1s0c7bco8_r1_250.gif[/SGN]

Отредактировано Harold Saxon (2016-04-13 00:07:10)

+1

24

Быстро сгущались сумерки, и чем ярче разгорались огни в лагере, тем плотнее становился вечерний туман, и быстрее темнело небо. Годрик, скрепя сердце, ушёл в ночь, оставляя позади Салазара и вместе с ним тот странный свет, что неожиданно обрёл. Под ногами похрустывали  ломкие стебли прошлогодней травы, мёрзлая земля не принимала следов, а серый плащ на плечах надёжно прятал среди камней и серых зарослей. И самого себя Годрик вдруг ощутил серым, но не как камень, а как цветущие долины королевства, укрытые ночной тьмой. Краски никуда не делись, просто зашло солнце. Солнечные лучи всё делают теплее, придают блеск глазам, радость мыслям и тепло сердцу, даже если это сердце стучит в холодной клетке тревоги, а взгляд привыкает к грязи, злобе и смерти. Луна не так милосердна, в её неверном свете обретают плоть тени, и крупицы страха на благодатной почве вырастают в ужас.
Мятежное войско, в свете дня казавшееся большим, в сумерках стало казаться воистину непобедимым. Плескались на ветру знамёна, фыркали лошади, жарко разгорались костры, и горели глаза у людей. Звон шпор и оружия наполнял долину, звучали громкие весёлые голоса, какими всегда бывают голоса солдат, рвущихся в схватку. И солдатам этим было не важно, что в бой их поведут чародеи, взмахом волшебной палочки призывающие пламя преисподней или же огонь Божий на головы своих врагов. Они солдаты, и хотят крови, а когда им предложили хлебнуть крови королевской гвардии и самого короля, они согласились без вопросов.
- Завтра на рассвете выходим на столицу, - со смехом провозгласил один из командиров, поднимая над головой неверной рукой уже не первый кубок. Ему вторил хор возбуждённых голосов. Годрик в ярости сжал зубы, но ярость потухла так же быстро как воспламенилась. С каждой минутой он всё больше обращался мыслями к оставленному позади Салазару и к детям, пробирающимся где-то в ночном мраке по берегу коварной реки. Не совершил ли он сегодня жестокую ошибку, выбрав благополучие своего короля, а не собственного мира?
Годрик уже взвешивал своё трепещущее сердце и верность своей присяги, когда раздался звон подков и кольчуги, и совсем рядом с притаившимся в кустах Гриффиндором спешился высокий воин, закутанный в зелёный плащ. Он держал в руках кожаную сумку, из которой выглядывали пергаментные свитки, запечатанные солидными печатями. Окружавшие война люди с тревогой бросали взгляды на эту сумку. Стараясь быть незаметным, Годрик подобрался поближе к шатру, за пологом которого скрылись новоприбывший и его свита.
- Не косись так, друг мой. Я не оставлю это без присмотра, - раздался насмешливый голос, принадлежавший. Вне всякого сомнения, лорду-изменнику.  – Или ты не доверяешь собственной клятве, заверенной печатью?
- Я доверяю себе, милорд, но не тем, в чьи руки могут попасть эти документы, - голос отвечавшего был тусклым и полным сомнения.
- А я сомневаюсь в вас всех, ибо ваша присяга будет со мной только в дни славных побед, - лорд поднятой ладонью остановил грозящий сорваться с губ его вассалов поток уверений в преданности. – Только одному человеку я поверил бы на слово, но увы – он служит моему врагу.
В шатре воцарилась тишина, а Годрик, всё ещё лежащий ничком в кустах, весь обратился в слух.
- Этот безродный выскочка сегодня устроил бойню у Чёртового брода, и был не один, - досаду в голосе лорда можно было мерить стофунтовыми гирями.
- Спасшиеся войны говорят, что он был тяжко ранен, возможно даже, они его убили.
- В каждом бою кто-нибудь да пытался. Нет, я не верю. И меня беспокоит, что он был не один. Кто этот чужестранец, которого он забрал из деревни, зачем так поспешно? – кажется, милорд начал говорить сам с собой.
- Забрал, потому что тот могущественный маг…, - для кого-то из свиты слово «маг» объясняло всё, но не для их мудрого господина.
- Если бы ты встретил такого волшебника, ты бы представил его мне, верно? – тень на стене шатра кивнула, а прохаживающаяся мимо продолжила бродить кругами. – А Гриффиндор, вместо того, чтоб вести его пред светлы очи своего короля, выкрал и повёз на север. Он что-то замышляет, я чувствую…
Тревога в душе изменника росла с каждым днём, пока он собирал свою армию и приближался к столице. Чем больше он сам погружался в измену, тем настороженнее ждал предательства. Но он и сам не знал, от кого – от своей армии, от советников и друзей, от Бога Всевышнего, от меча ли верного?
По лагерю прошло оживление, гонец принёс какие-то новости, и заговорщики покинули шатёр, оставив лорда одного. Он уже накидывал плащ и прятал в его складках заветную сумку с гарантами верности своих приближённых, когда полог откинулся, и на пороге возник Годрик. В правой руке его сверкал обнажённый меч, в левой была зажата волшебная палочка. Лорд не успел выхватить свой клинок, а волшебная палочка его уже валялась на полу, ослушавшись руки своего хозяина, отдавайся приказу более могущественного волшебника. В полной тишине Годрик и лорд Аодх смотрели в глаза друг другу. Лорд знал, что Гриффиндора ему не одолеть, Годрик же знал, что если они будут драться, то только на смерть.
Что случилось потом, Аодх не мог вспомнить, а Годрик – понять. Долгий взгляд в глаза друг другу, и вот уже карие подёрнулись туманом, а серые, напротив, заострились подобно обоюдоострому клинку. Вокруг сгустился туман, полный шёпота, воя, мерцающих молний, и среди этого неспокойного марева вырастала фигура, сотканная из страха, сомнений и зависти. Словно во сне, Годрик увидел свою собственную руку с поднятой волшебной палочкой, устремлённой на этот колыхающийся образ, за которым уже слабо был виден лорд с остекленевшими глазами. Все чувства и эмоции, терзающие его, вихрями закручивались вокруг Годрика, стремясь завладеть и им тоже, поработить, что уже случилось с доблестным шотландским магом-лордом. Но воля Годрика была крепче. Повинуясь ей, Аодх, не отводя взгляда и не дрогнув лицом снял с плеча сумку с бумагами и протянул, словно бы ему не приказывали неведомые ему силы, а сам он предложил самое большое сокровище своей армии.
Аодх тряхнул головой, сбрасывая минутное наваждение. В палатке он был один, на плече висела сумка, у бедра – клинок. Слабо колыхались отвороты полога у входа, тревожный ветер гулял по растревоженному лагерю. Накинув плащ и укрепив на груди богатую гербовую брошь, лорд-командующий покинул свой штаб.
А Годрик Гриффиндор уже покидал лагерь, прижимая к груди драгоценную сумку и всё пытаясь отбросить видение пустых глаз и бури на их дне. В такие глубины человеческой сущности проникать ему не приходилось раньше, и теперь восторг в нём мешался с испугом перед собственными силами.
«Надо непременно рассказать Салазару, он может знать, что к чему», - едва скрывшись за последними рядами шатров, Годрик почти бежал, уже не особо заботясь о том, что его могут заметить. Он сдержался, чтобы не окликнуть Салазара, только приблизившись к тому месту, что должно было служить ему укрытием. Но укромный овражек меж камней оказался пуст.
Неприятный липкий страх в одно мгновение завладел мыслями мага. Мысль о том, что Салазар где-то здесь, быстро развеялась, ведь он не стал бы так жестоко шутить и прятаться. Обшарив всю лощину, Годрик был вынужден убедится, что поиски тщетны. Он уже начал злится, думая, что Слизерину стало скучно и он пошёл размяться, хотя ему велели ждать. Но в этот момент на глаза ему попался кусок тёмного дерева. Подняв с земли эту щепку, Годрик похолодел. Волшебная палочка Салазара!
Какое проведение вело теперь Годрика, он не знал. Забыв об осторожности, вынув меч наголо, он мчался, уже пройденным путём. Единственное место, где можно было искать теперь друга – сердце армии врага. Годрик проклинал себя снова и снова, молясь Богу своему и Аллаху, чтобы они сохранили Салазару жизнь. Внутри будто бы дрожала струна, крепкая нить, тянущая куда-то вперёд и причиняющая боль. Эта нить привела Годрика в самое сердце лагеря, где среди своих людей, беснующихся словно стая натасканных псов, восседал лорд, а перед ним…Годрик почувствовал, как потемнело в глазах. Салазар, связанный, со следами крови на одежде и с тьмой в глазах. Удушающая волна этого гнева заставила подавится вздохом. Годрик пытался поймать его взгляд, но тщетно. Воздух сгустился и стал горьким на вкус, звуки тонули, как в пуху и вместе с тем отдавались гулом, словно в глубокой пещере. Годрик не понимал, что происходит, но чувствовал, как его затапливает желание растерзать, стереть с лица земли этих низких людей, чьи голоса подобны вою стаи животных. Разве не самим Всевышним дано право на это, дана сила? Не главная ли это присяга, по сравнению с которой все прочие – пустые слова.
«Это не мой гнев», - ошарашено подумал Годрик. Взгляд прояснился, и он увидел над Салазаром, брошенным на землю, двух воинов с лицами разбойников и глазами диких котов.

Годрик, стоя на коленях и низко опустив голову, сжимал Салазара в объятиях. Свежая кровь на его одеждах казалась холоднее льда, но Годрик этого не чувствовал. Он чувствовал стужу в душе Салазара, его гнев, его обречённость и покорность Смерти, уже разгуливающей рядом. Эта тьма заполняла его и была так холодная, что обжигала. Она заполняла всё и всех вокруг, и люди, стоящие вокруг и минуту назад ликовавшие по поводу появления безоружного Гриффиндора, теперь захлёбывались в отчаянии и страхе. В этой лавине был погребён и Годрик, но всё так же продолжал крепко прижимать к себе Салазара. Он пытался отыскать в себе хоть искру того огня, что всегда плясал в его сердце, согревая в любую зиму, отгоняя любое отчаяние. И он нашёл этот крохотный ещё живой уголёк, сжал в ладонях, отдал ему своё дыхание, все свои надежды, и самое горячее своё желание – защитить Салазара от его собственной тьмы. Холод злился и кусался, терзал, но уже не мог обжечь сильнее. Огонь, занявшийся в одной душе, перекинулся на другую, пожирая тьму.
«Пойдём на Север, Салазар, пойдём со мной. Тебе там никогда не будет холодно, я обещаю»

По потолку медленно полз луч рассветного солнца, в дальнем углу мерцала догорающая свеча. Расцветало очередное зимнее утро, одно из вереницы многих. Годрик поёжился и сел удобнее в кресле, где умудрился заснуть. У окна подняла голову от книги Хельга, коснувшись его мягким взглядом. Красавица Хельга, чьи золотые косы едва только тронула изморось. Много воды утекло с тех пор, как король Константин раздавил мятеж, а Годрик и Салазар появились на пороге дома в Вепревом Логу израненные и обожжённые. Но от чего тогда глаза искрили, от чего в сердце было тепло, когда разозлённая как дракон Хельга прикладывала ледяные компрессы к ожогам? А маленькие брат и сестра слушали рассказ, восхищённо раскрыв рты. С тех пор прошло много лет. Успели состарится девочка и мальчик, уже их дети вышли из учеников. Хогвартс поднялся ввысь, упираясь в небо башнями и гордо расправив знамёна. Но что-то изменилось. Зимы здесь стали длиннее. Или просто приближалась уже та зима, которую не отогнать огнём. Годрик знал, где есть такой огонь, что отгонит стужу, он однажды  прикоснулся к обжигающему холоду, раздувающему огонь, и это прикосновение оставило след,  шрам от которого суждено носить до самой смерти.
[NIC]Godric Gryffindor[/NIC][STA]Лев[/STA][AVA]http://f3.s.qip.ru/NpmMY8lZ.jpg[/AVA]

0

25

0


Вы здесь » Semper fidelis » Альтернатива » На Север


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно